Ровно 70 лет назад коммунистическое правительство Китая предложило Тибету стать автономией в составе КНР. Предложение было из серии тех, от которых невозможно отказаться, после чего путь к геноциду тибетцев и уничтожению тибетской культуры оказался открыт. Но все могло сложиться иначе, если бы Гималаи стали частью России. Шансы на это были − и немаленькие.
«Вся торговля Китая попадет в наши руки. Европейцы не в состоянии с нами конкурировать... С проведением этой линии начнется финансово-экономическое могущество России».
Такими словами Жамсаран, более известный как Петр Бадмаев, убеждал своего крестного отца – императора Александра III – построить железную дорогу в направлении нынешней китайской провинции Ганьсу, что за тибетским нагорьем. Этим планы опытного дипломата, действительного статского советника и знатока тибетской медицины не ограничивались. Он выступал за присоединение к Российской империи не только Монголии и Тибета, но и самого Китая, более того, был убежден, что после падения империи Цин привыкшие к диктатуре китайцы встретят русских с «покорностью и благодарностью».
Император-«миротворец» усомнился – и усомнился, возможно, как раз потому, что был «миротворцем». Посягательство Петербурга не то что на Китай, а даже на столь манивший Жамсарана (и поддержавшего его впоследствии Витте) Тибет, грозило тем, что так называемая большая игра с британцами за контроль над Азией перерастет в большую войну.
Того же опасался и его сын – император Николай II, тем более что Лондон, демонстрируя свою решимость, в 1903 году осуществил вооруженную интервенцию в Лхасу – столицу Тибета. Превращения игры в войну британцы, впрочем, тоже не желали и в конце концов договорились с Петербургом взаимно считать населенные тибетцами земли территорией Китая и больше не покушаться на колонизацию «страны чудес» – таким тогда представлялся Тибет.
Большевики репрессировали Бадмаева вскоре после прихода к власти, он умер в тюрьме в 1920-м. Но за восемь лет до этого история успела доказать, что в значительной части своих прогнозов, озвученных Александру III, действительный статский советник оказался прав. Если бы не две войны и не три революции, из-за которых «тибетский проект» сперва откладывали, а потом отменили, он имел неплохие шансы на осуществление.
Штирлиц против Далай-ламы
На рубеже 1911-1912 годов империя Цин рухнула под натиском Синьхайской революции, после чего ее национальные окраины заявили о независимости, так как признавали над собой власть маньчжурской династии, но не учрежденного революционерами национального государства ханьцев (то есть китайцев). Так на карте мира появились Монголия, Тува и Тибет – страны непризнанные, но суверенные.
Монголия стала малозаметным, но верным другом России во всех ее изданиях. Тува и вовсе вошла в состав сперва Российской империи, а потом, после некоторого перерыва, в состав СССР. Что же касается Тибета, то его духовный лидер, далай-лама Тхуптэн Гьяцо просил Николая II о покровительстве над родиной еще до Синхайской революции. Получив отказ, он тем не менее не изменил своих симпатий – в соперничестве между русскими и британцами по-прежнему ставил на русских, пока в 1912-м не воцарился в Лхасе уже не только как духовный, но и как национальный лидер тибетского народа.
В переводе «на наши деньги», далай-лама для Тибета – монарх с неограниченной властью, но наследование трона идет не по линии кровного родства, а через реинкарнацию, «переселение души». Когда Его Святейшество умирает физически, монахи ищут на тибетских землях ребенка - перерождение ламы, ориентируясь на дату появления на свет и на несколько «испытаний». Например, претендент должен выбрать четки или другую личную вещь далай-ламы из числа точно таких же.
При достижении консенсуса, нового далай-ламу «коронуют», что происходит, как правило, в весьма юном возрасте. В силу этого регенты осуществляли государственное управление Тибетом по 10-15 лет.
Всё то же самое касается и панчен-ламы – следующего по рангу ламы, который при далай-ламе осуществлял функции первого министра и главного советника, получая в распоряжение часть территории страны. Однако в XX веке «лама номер два» превратился в главное оружие китайского правительства в его конфликте с тибетцами.
Так, Панчен-лама IX фактически стал китайским чиновником, покинув родину после налогового конфликта с окружением далай-ламы – того самого Тхуптэна Гьяцо. А его реинкарнация – Панчен-лама X, кандидатура которого была поддержана китайцами в период поиска консенсуса в Лхасе, впоследствии встал на сторону Мао и призвал к оккупации Тибета коммунистами.
Правда, надо понимать, что физическому воплощению панчен-ламы на тот момент было всего 11 лет.
При Далай-ламе XIII тибетцам посчастливилось провозгласить и почти 40 лет удерживать свою независимость в силу того, что он был не ребенком при регенте, а образованным, много путешествовавшим и многое повидавшим политиком. Тхуптэн Гьяцо прекрасно понимал, что китайцы не смирятся с потерей Тибета. Англичан он тоже воспринимал как врагов, а вопрос о русском покровительстве потерял актуальность вскоре после Октябрьской революции.
Советская власть не отказалась от «большой игры» со «столицей мирового империализма» Лондоном и пыталась втянуть Тибет в свою сферу влияния, тем более, что на первом этапе внешнеполитических союзников получалось набрать только на восточном направлении – это упомянутые выше Монголия и Тува. Отсюда и знаменитое обращение Ленина к народам Востока, которое готовил Сталин.
Однако секретный визит военного разведчика Хомутникова в Лхасу для установления дружеских отношений предсказуемо потерпел неудачу именно потому, что Далай-лама XIII был не только политиком, но и духовным лидером. Он знал, что буддисты в Советской России подвергаются преследованиям, а знаменитый дацан Гунзэчойнэй, выстроенный в Петербурге его другом, ламой Агваном Доржиевым, разграблен большевиками, спалившими уникальную библиотеку и витражи художника Рериха.
Отметим, что впоследствии Доржиеву – еще одной важной фигуре «большой игры», работавшей над расширением влияния России в Азии – удалось найти общий язык с Лениным и Луначарским, убедив их, что буддизм не религия, а учение, во многом близкое к коммунизму. Его арестовали только в 1937-м, когда ламе было 85 лет.
Российский писатель Олег Шишкин утверждает, что вскоре после провала миссии Хомутникова ОГПУ Дзержинского предприняло вторую попытку. Под прикрытием экспедиции Николая Рериха в Тибет якобы послали Якова Блюмкина – одного из прототипов Штирлица, который имел задание либо убить нелояльного далай-ламу, либо принудить его к союзничеству против британцев. В итоге экспедицию Рериха даже не пустили в Лхасу, а по вопросу вооружения своей армии ламы скрепя сердце все-таки обратились к Лондону.
Средневековье двадцатого века
Появление у Тибета дееспособной армии, пожалуй, главная реформа Далай-ламы XIII. Он проводил ее с большим трудом – через сопротивление монастырей, но именно военная сила уберегла буддийское государство в ходе войны 1930-1932 годов. Китайцы и впрямь не смирились с потерей Тибета, и на первом этапе кампании им сопутствовал успех, однако войска лам в буквальном смысле спустились с гор, ударили в другом регионе и вынудили китайцев к миру на условиях «ничьей», то есть к возвращению ситуации в довоенные времена. Признания Тибет не получил, но сохранил фактическую независимость.
Несмотря на эту победу, умерший спустя год Тхуптэн Гьяцо транслировал предельно мрачные прогнозы на будущее:
«Наша система исчезнет без остатка. Собственность всех людей, высоких и низких, будет отобрана, а людей заставят стать рабами. Все живые существа должны будут влачить бесконечные дни страданий и будут пронизаны страхом. Такое время грядет».
Эти слова любят цитировать сторонники свободного Тибета, называя из пророческими. Меж тем это далеко не лучшая речь Далай-ламы XIII. Ее слабость в ключевом противоречии – политический строй Тибета был по сути рабовладельческим. В условиях фактической неволи находилось 90% населения.
Экономика, система права и общественно-политическое устройство «страны чудес» оставались предельно архаичными. Все кормящие ее земли были поделены между государством в лице далай-ламы и панчен-ламы, монастырями и наследственной аристократией, из числа которой в принудительном порядке набирали чиновников.
Отношения между элитами и всеми остальными (то есть крестьянами) строились на том, что земли сдавались населению в аренду для личного пользования – под дом или под хозяйство, а взамен крестьяне несли трудовую и налоговую повинность, не только работая на хозяина в поле или по дому, но и выплачивая ему некую «подать».
Во многом это напоминает российское крепостное право в период рекрутских наборов с поправкой, что забривали в Тибете не только в солдаты, но и в монахи. Однако имелось отличие: безземельные крестьяне были вольны работать где угодно при условии ежегодной уплаты налогов феодалу и государству.
Налоги были специфическими, как и наказания за просрочку. Наибольшую известность приобрел налог на нос и уши, выплачиваемый за всех членов семьи и за скотину. Одной из санкций для должников было сокращение налога на будущий год через ампутацию органа. Возможность избежать этого и других физических наказаний определялась только умением разжалобить – функции полиции и суда осуществляли землевладельцы.
Пересилить архаику суеверного тибетского общества не смог даже Далай-лама III, чью власть в стране ничто не ограничивало. Начинал он бодро – с появления в столице электричества и телеграфа, с учреждения полиции и гражданских школ. Но вскоре буря поломала ветки священному дереву, что вызвало панику среди населения, а потом по Тибету ударила оспа. Из страха перед возможным бунтом далай-лама был вынужден отказаться от всех своих планов модернизации, сосредоточившись на армии, но после его смерти деградировала и она.
Регенты при Далай-ламе XIV (что жив до сих пор) принадлежали к консервативному большинству Тибета, поэтому помножили на ноль почти все нововведения Гьяцо – от школ до уличных фонарей, оставив только печатные деньги. Это-то и сгубило тибетскую государственность.
Когда в 1950 году армия Мао решила аннексировать Тибет, ее встретили плохо вооруженные отряды с отвратительной с точки зрения современной войны выучкой. Хуже того, по мере продвижения к столице китайские войска активно пополнялись добровольцами из числа тибетцев. Среди них были те, кого принудили прокладывать дороги для военной техники, но щедро заплатили за работу, что было для местных в новинку. Те, кого влекли обиды на знать. И те, кто прислушался к словам 11-летнего панчен-ламы.
«Нет созидания без уничтожения»
То, что правозащитники называют оккупацией, геноцидом и другими преступлениями КНР перед тибетцами, произошло в три этапа.
Первый – это та самая Чамдоская операция 1950 года с предельно красноречивыми потерями: было убито порядка пяти тысяч тибетцев и всего сотня китайских солдат. Не дожидаясь взятия столицы, главнокомандующий тибетской армией Нгапо Нгаванг Джигме выбросил белый флаг и сдался в плен.
Впоследствии он стал высокопоставленным иерархом КНР – руками и глазами компартии в Тибете, а затем и непосредственным главой Тибетского автономного района. Однако государственные почести на похоронах в 2009-м были оказаны бывшему главнокомандующему не только поэтому. Нгапо Нгаванг Джигме выступил посланником Далай-ламы XIV на переговорах с Пекином и подписал соглашение, по которому Тибет, сохранив самостоятельность во внутренних делах, утрачивал свой суверенитет. Полномочий соглашаться на это посланник не имел, а тибетские печати под документом были подделаны китайцами.
Второй этап – это Тибетское восстание, подавленное с особой жесткостью. Китайцы сдержали большую часть обещаний об автономии Тибета, однако это не распространялось на те тибетские земли, которые не попали в состав автономного округа: население там было подвернуто репрессиям, принудительной китаизации и «исправлению через атеизм». Это породило бунты, которые переросли в партизанскую войну, дошедшую в 1959 году до национальной столицы.
На несколько дней Лхаса перешла под контроль восставших, но против артиллерии шансов у них не было. Ответом китайцев стал удар по «гнезду старых порядков» и основе тибетского общества – монастырям. Счет разграбленным, сожженным или просто закрытым шел даже не на сотни – на тысячи.
Оценки жертв сильно разнятся – и именно этим показательны. Обычно «повстанцы» завышают количество убитых и пострадавших от «тоталитарной агрессии», но в случае Тибетского восстания всё наоборот: тибетцы настаивают на 10-15 тысячах погибших и 20 тысячах арестованных, китайская же статистика суммарно включает почти 100 тысяч убитых или взятых под стражу.
Это событие в истории Тибета, как более-менее самостоятельного образования, можно считать последним – именно оно привело к эмиграции далай-ламы и появлению так называемого Тибетского правительства в изгнании.
Духовный лидер тибетцев Нгагванг Ловзанг Тэнцзин Гьямцхо (таково его полное имя) взошел на престол государственного лидера в 15-летнем возрасте – отстранение регента стало одной из реакций Лхасы на поражение в Чамдоской операции. В силу своих убеждений, он пытался решить дело миром, встречался с Мао и признал прокитайского Панчен-ламу X собственно панчен-ламой, поставив точку в спорах о реинкарнации. Однако восстание (к которому Его Святейшество, кстати сказать, никакого отношения не имел) не оставило далай-ламе выбора – он бежал в Индию, а сотни тысяч последователей устремились за ним.
К настоящему моменту Далай-лама XIV больше не участвует в деятельности правительства в изгнании, не настаивает на независимости своей Родины (только на реальной автономии с соблюдением всех прав буддистов) и высказывает сомнения, что его следующая реинкарнация вообще будет заниматься политикой. Однако он остается для Пекина персоной нон-грата, которая, согласно официальной позиции КНР, плетет интриги с целью раскола страны.
Наконец, третьим этапом стала так называемая культурная революция середины 1960-х годов: в ходе внутрипартийной борьбы за власть Мао сеял хаос, направляя на врагов и их штабы-логова отряды цзаофаней и хунвейбинов – молодых фанатиков из бедных семей. Сейчас тот период в КHР официально считается «смутой», жертвами которой стали миллионы человек и бесчисленные сокровища материальной культуры Китая.
Материальной культуре тибетцев повезло еще меньше – она была уничтожена практически полностью. Целью привезенных из Пекина хунвейбинов и местных школьников, привлеченных к погромам, было уничтожение «четырех пережитков»: старых идей (включая религиозные), старой культуры, привычек и обычаев. То есть всего, что отличало тибетцев – отдельный народ со своим языком, алфавитом, тысячелетней историей и уникальным наследием – даже не от китайцев, а от необразованной коммунистической молодежи из пролетарских семей.
Из почти 6300 монастырей осталось только восемь, остальные были разграблены и разломаны, каждый пятый из 600 тысяч монахов убит, каждый второй из уцелевших изгнан. При этом хунвейбины не видели особой разницы между предметами религиозного культа и орудиями традиционных промыслов, культовыми храмами и постройками времен до нашей эры, книгами и могилами, церемониальными драгоценностями и национальной одеждой – переплавлялось или сжигалось абсолютно всё.
Те немногие произведения тибетского искусства, которые можно будет увидеть в Лхасе после снятия карантина, это либо новодел, либо то, что обнаружили на забытых складах Пекина, на свалках или в земле – несмотря на смертельный риск, монахи пытались спасти хоть что-нибудь.
Всевластие хунвейбинов закончилось лишь через несколько лет, когда они разбились на две группировки, не сумевшие договориться, кто из них больше любит Мао. Поскольку это грозило превращением погромов в полноценную войну, армия взяла Лхасу под контроль. Ее же стараниями уцелели и упомянутые выше восемь храмов. Премьер КНР Чжоу Эньлай имел право накладывать табу на уничтожение особо ценных проявлений «четырех пережитков», но на практике для этого приходилось посылать солдат, а наследие Тибета его интересовало в наименьшей степени.
Слезы тибетских лам
Одна из наиболее известных фотографий времен культурной революции запечатлела молодого человека, стоящего на трибуне возле портрета Мао. Агрессивная толпа тычет пальцами ему в лицо, а сам он молча смотрит куда-то в пол.
Это Панчен-лама X, а то, что происходит с ним, по-китайски называется «пидоухуэй», на тибетском – «тамцинг», а на русский язык четкого перевода не имеет (что-то вроде «сессия борьбы»). Данную репрессивную практику ввел в компартии и в среде хунвейбинов сам Мао. Суть в том, чтобы кричать на человека, унижать его, издеваться и избивать, пока он не «признается» и не «раскается» в своем «преступлении». Чаще всего «тамцинг» проводили на рабочем месте жертвы, иногда на улице, но случалось, что для этого использовали целые стадионы.
Такие акции особенно болезненны для китайцев, в культуре которых важное место занимает то, что мы называем «сохранением лица». Поэтому их запретили вскоре после смерти Мао, как одну из «ошибок» Великого Кормчего, но для панчен-ламы «тамцинг» стал только началом многолетнего кошмара.
Симпатизанты Тибета из числа тех, кого сложно отнести к буддистам, считают Панчен-ламу X предателем. Он был еще совсем ребенком, когда призвал НОАК захватить Лхасу, но к моменту подавления Тибетского восстания и бегства далай-ламы ему уже исполнилось двадцать лет. Занимая весьма высокие посты в китайской иерархии, Панчен-лама X решительно поддержал карательную акцию коммунистов, в благодарность за что его назначили фактическим руководителем Тибета (главой Комитета по подготовке создания автономного района) и отправили в Лхасу. Увиденное там привело ламу в ужас, но Мао, к которому он обратился за помощью, проигнорировал услышанное. Аналогичным образом поступили и другие партийные бонзы.
Так родилась так называемая Петиция 70000 иероглифов – огромных размеров трактат на имя премьера Чжоу Эньлая с критикой политики КНР в Тибете. Итог ее обнародования был предсказуем: панчен-ламу сняли со всех постов, подвергли травле, а в годы культурной революции водили на веревке по Пекину, унижая и избивая. Жизнь ему спас все тот же Чжоу Эньлай, взяв под охрану и отправив в Тибет в камеру-одиночку на десять лет.
Панчен-ламу освободили через два года после смерти Мао, еще через четыре – полностью реабилитировали. За это время он оставил монашество, женился (свадьбу организовала вдова Чжоу Эньлая – денег у богатейшего прежде тибетца не было), вновь занял руководящие посты в партии, но в Тибет вернулся лишь незадолго до смерти, чтобы перезахоронить останки других панчен-лам из разрушенных хунвейбинами святилищ.
Прибыв на родину, Панчен-лама X произнес речь, которую считают квинтэссенцией оценки китайского присутствия в Тибете:
«Благодаря освобождению, безусловно, имело место развитие, но цена, заплаченная за это развитие, была больше, чем выгоды».
Через пять дней 51-летний лама умер. Официально – от разрыва сердца, но китайские диссиденты и Тибетское правительство в изгнании убеждены, что он был отравлен: такой стала реакция компартии на его речь и на возвращение в проблемный регион.
Рожденный примерно в тот же день Гедун Чокьи Ньима – следующая реинкарнация панчен-ламы – был взят под стражу в шестилетнем возрасте и в прямом смысле слова спрятан китайским правительством. Единственное официальное заявление о его судьбе, распространенное Пекином пять лет назад, гласит:
«Перевоплощение панчен-ламы... в настоящее время получает образование, живет нормальной жизнью, растет здоровым и не желает, чтобы его беспокоили».
Собственно, это пожелание властей КНР относится и к тибетскому вопросу как таковому – не беспокойте!
Эхо войны
Современный Китай признает, что культурная революция оказалась страшной ошибкой, но в остальном проблема Тибета обставлена стеной из жестких пропагандистских формулировок.
Навязанный Лхасе силой договор с поддельными печатями именуется «соглашением по мирному освобождению», тибетское народное восстание – «мятежом реакционных кругов», а день его подавления (траурный для Тибетского правительства в изгнании) отмечают как День спасения от крепостного рабства.
В этот день в Тибете традиционно случаются волнения. В 2008 году они вновь переросли в погромы.
Нельзя сказать, что тибетцы не ценят всего того, что сделала для них КНР. Ценят! Регион, где люди мылись по нескольку раз за жизнь, был выдернут из средневековой архаики и подвергнут масштабной инфраструктурной модернизации. Среднестатистический житель Тибета теперь доживает до 70 лет, хотя раньше умирал в 35, а самих тибетцев стало втрое больше.
Но почти в каждой семье хранится память о жертвах подавленного восстания или культурной революции, а живописные пейзажи региона навсегда избороздили шрамы: обломки и остовы дворцов, монастырей и храмов, даже в таком состоянии относящихся теперь к «сокровищнице общекитайской культуры».
Возможно, всех этих жертв удалось бы избежать, если бы в дни Чамдоской операции некогда столь важный для мировых держав Тибет не оказался бы в политической изоляции. СССР к тому моменту полностью переориентировался на поддержку Китая, а англосаксы, судя по всему, не простили Лхасе принципиального нейтралитета во Второй мировой войне: регент при далай-ламе категорически отказал спецпосланнику президента Рузвельта в том, чтобы использовать территорию Тибета для транспортировки вооружений из Британской Индии в Китай. Это стоило союзникам более 600 самолетов, сбитых над Гималаями.
Кстати, тем посланником был полковник армии США Илья Толстой – внук Льва Толстого, эмигрировавший из Советской России. Это можно считать последним эпизодом русского участия в судьбе Тибета.
Эта судьба символически (и, как представляется теперь, окончательно) сплелась с китайской в начале 1990-х годов, когда в Тибетском автономном районе завершились масштабные реформы. Они были основаны на той самой «Петиции 70000 иероглифов» Панчен-ламы X, засекреченный текст которой утек в интернет несколькими годами позже и был верифицирован правительством в изгнании.
Дмитрий Бавырин
