Всем известен феномен возвращения в места, где бывал ребенком: то, что казалось тогда огромным, завораживающим и удивительным, вдруг оборачивается откровенно небольшим, обыденным и банальным.
Я вспомнила про это на днях, когда судьба занесла меня на вторую малую родину, где я давненько не бывала – в Карелию. А конкретно – в родной город моей мамы, Кондопогу. Тридцатитысячный городок в середине нулевых прогремел на всю страну после беспорядков на этнической почве, а в прошлом году 16-летним уродом там была сожжена Успенская церковь, древнейший деревянный храм России, что стало трагедией и невосполнимой потерей для нашего национального культурного наследия.
А вспомнила я про феномен, с которого начала, потому что в эту поездку Кондопога показалась мне куда красивее, ухоженнее и больше, нежели в детских воспоминаниях. Даже хорошо знакомые улицы стали как будто шире, а сам городок расправился, развернул плечи.
Поймите правильно, я Кондопогу всегда любила, провела в ней немалую часть детства, и мне там было очень хорошо. Но мне это никогда не мешало понимать, что она представляет собой яркий пример неухоженного российского захолустья – с обшарпанными домами, убитыми дорогами и угрюмым пьянством. А в эту поездку я увидела славный городок – небезупречный, но живой и благоустраиваемый.
Это напомнило мне, что никто и ничто не повлияло на развитие у меня критического отношения к СССР и советской системе так сильно, как многочисленные поездки в Карелию из Риги на протяжении всего моего детства. Правда, выводы я сделала уже куда позже, детский опыт просто предоставил обширную пищу для размышлений.
Тогда, в 1980-х, мы каждый год ездили в Карелию в отпуск и везли с собой чемодан продуктов.
Это не метафора.
Если мы летели самолетом, то у нас с собой в качестве гостинцев был реально целый чемодан скоропортящихся продуктов – колбас, сыра, сливочного масла и т. д. Плюс бакалея с долгим сроком хранения (например, яичная вермишель) и, разумеется, рижские сладости. Потому что, хотя для Риги продуктовый дефицит также был частью реальности, его масштабы даже близко нельзя было сравнить с кондопожскими.
Детский ум гибок, и тогда он просто принимал как данность, что покупка молока и сметаны в Кондопоге – это целый квест, когда ты должен с утра пораньше, до их подвоза в магазин, занять очередь с бидоном в руках. Потому что все быстро кончится, и тогда семья останется без нужных продуктов. А в это время в Риге бутылки с молочными продуктами спокойно стояли в магазинных витринах, заканчиваясь только ближе к вечеру, и не было проблемой в любой момент сбегать за сметаной к обеду. С маслом, сыром, мясом и мясопродуктами в кондопожских магазинах дела обстояли еще более удивительным и печальным образом.
Но дело было не только в их крайней редкости в продаже. Даже более важно, что на мой вкус – вкус юной рижанки – все это было откровенно малосъедобным. Помню свое потрясение, когда в кондопожском кафе я попробовала то, что там называлось мороженым. Я никак не могла понять, почему этим словом именуют подслащенную молочную мерзость с многочисленными кристаллами льда.
Нет-нет, в Карелии была масса вкуснейших вещей. Какую потрясающую выпечку делали – и делают до сих пор – местные кулинарии! Что такое безе, я узнала тоже там. Про собственноручно выловленную рыбу, самостоятельно собранные ягоды и грибы и говорить не приходится – любимые северные развлечения.
Но контраст в ассортименте магазинов и общей бытовой устроенности между Ригой и Кондопогой был столь разителен, что бросался в глаза даже ребенку. Впрочем, надо отдать должное, книжный магазин в городе был прекрасен. Я его обожала, паслась в нем почти каждый день, и ежегодно мы увозили из Карелии очередную стопку книжек.
Объяснение этого феномена пришло, когда я стала студенткой, уже после кончины СССР: советская социально-экономическая система стояла на вытягивании ресурсов из РСФСР и перераспределении их в пользу других республик Союза. В самой России также были точки благополучия – столицы, наукограды, закрытые города, но маленький городок в Карелии, в котором я проводила несколько недель каждое лето, жил типичной жизнью русской глубинки.
И когда до меня дошло, что за вкуснейшее рижское эскимо, которое я так любила, расплачивался мой двоюродный брат, вынужденный есть в Кондопоге замерзшую дрянь вместо мороженого, я испытала глубокое отвращение к системе, породившей этот перекос.
К капитализму можно предъявить много претензий, но он никогда не претендовал на безупречную моральную чистоту. Он все больше про эффективность, целесообразность и личную инициативу. Кондопожские магазины и сегодня не могут похвастаться московским разнообразием (хотя с качественными и вкусными продуктами там давно уже, конечно, проблем нет), но это разнообразие определяет частный бизнес, ориентирующийся на вкус и кошелек потребителей. И это по-своему честно.
А вот когда государственная система, позиционирующая себя, как самую справедливую, последовательно и целенаправленно держит за второй сорт миллионы своих граждан, за счет которых кормит (причем куда сытнее и слаще) других – более привилегированных, то на ее гибель можно сказать только одно: туда ей и дорога.
Современная Кондопога живет непросто. Местные жалуются на отсутствие работы, неуклонный развал градообразующего предприятия (знаменитого Кондопожского ЦБК), низкие зарплаты и вынужденную необходимость для многих горожан ездить на работу в Петрозаводск, что в 60 километрах.
Вот только заметные невооруженным взглядом позитивные изменения во внешнем облике города заставляют меня верить, что лучше уж так, чем тот путь, которым много десятилетий шла советская Кондопога.
И не только Кондопога, конечно.
Ирина Алкснис
Фото: Serguei Fomine/Global Look Press
