По какой-то странной причине принято считать, что путь из варяг в греки — это торговый путь со Скандинавского полуострова в Византию, а также путь расселения скандинавских германцев по континенту среди русских, существовавший с IX в. по РХ. Увы авторам «теорий», этого пути не было и быть не могло по следующим простейшим причинам: во-первых, в исторических источниках этот путь не описан, он просто выдуман, как мы увидим ниже; во-вторых, культурный уровень скандинавских германцев был слишком низок, чтобы они могли преодолевать на кораблях участки суши, порой значительные, около 100 км, как между Волгой и Доном; в-третьих, скандинавские германцы находились тогда на слишком низкой ступени общественного развития, чтобы иметь развитую внешнюю торговлю (даже феодалам она не нужна, не говоря уж о дикарях); в-четвертых, расселение и ассимиляция скандинавских германцев среди русских должны были сильно отразиться на русском языке, но ничего подобного просто нет. Кажется, вполне достаточно имеем причин не верить глупому вымыслу о пути из варяг в греки, но почему-то ему все еще верят…
Первую странность появления в нашей историографии «пути из варяг в греки» составляет то, что в нашей древнейшей летописи даже при «новом прочтении» ее, более или менее принятом в «современной науке», нет ни слова именно о пути из варяг в греки — описан путь в обратную сторону, из грек в варяги, но даже это, повторим, можно увидеть только при «новом прочтении»:
Поляномъ же жившемъ особе по горамъ симъ бе путь изъ варягъ въ греки и изъ грекъ по Днепру, и верхъ Днепра волокъ до Ловоти, и по Ловоти внити в Ылмерь озеро великое, из него же озера потечеть Волховъ и вътечеть в озеро великое Нево, и того озера внидеть устье в море Варяжьское. И по тому морю ити до Рима, а от Рима прити по тому же морю ко Царюгороду [Константинополю, ныне Стамбулу], а от Царягорода прити в Понтъ-море, в не же втече Днепръ-река.
Повесть временных лет. СПб.: Наука, 1999, стр. 8 – 9.
Возникает вопрос, как же можно было увидеть здесь «путь из варяг в греки» в приведенном выше смысле этого выражения? Очень просто, хотя догадается далеко не каждый (для этого нужно обладать хотя бы толикой шизофренического мышления, «формального»): «…бе путь изъ варягъ въ греки и изъ грекъ [в варяги]: по Днепру, и верхъ Днепра волокъ…»— Увы, даже в данном прискорбном случае здесь описан путь из грек в варяги, обратный. Ну, а кому нужен был путь из великой державы к каким-то дикарям на окраине мира? Это абсурд.
Даже если рассматривать общепринятый ныне перевод этого отрывка, то никакого «пути из варяг в греки» в источнике все равно не наблюдается:
Когда же поляне жили отдельно по горам этим [каким?], тут [где?] был путь из Варяг в Греки и из Греков по Днепру, а в верховьях Днепра – волок до Ловоти [Ловати], а по Ловоти можно войти в Ильмень, озеро великое; из этого же озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, и устье того озера впадает в море Варяжское. И по тому морю можно плыть до Рима, а от Рима можно приплыть по тому же морю к Царьграду, а от Царьграда можно приплыть в Понт море, в которое впадает Днепр река.
Там же, стр. 144.
По переводу возникает вопрос, при чем здесь поляне? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно правильно перевести текст, а правильно перевести его можно только при знании грамматики хотя бы на уровне средней школы. Отвлекаясь от смысла дательных в древнем языке, в том числе дательных причастных оборотов, заметим попросту, что сочетание «по горам сим» является невежественным, поскольку раньше ни о каких горах речи не шло, даже слова такого не было — горы (это самое начало летописи). Следовательно, слово «симъ» является первым дательным (им, полянам), т.е. дательный причастный оборот «поляномъ жившемъ» является приложением к первому дательному «симъ» (в современном языке первый дательный следует опустить, поскольку древнего дательного оборота уже нет, а значит, нет нужды и в таком его обособлении):
Полянам, жившим отдельно по горам, лежал [им] путь от варягов к грекам, от греков по Днепру и в верховьях Днепра волоком до Ловати, а по Ловати путь в Ильмень, озеро великое, из которого озера вытекает Волхов и впадает в озеро великое Нево, которого озера устье выводит в море Варяжское, а по морю тому путь до Рима, от Рима путь до Царьграда и от Царьграда путь в Понт-море, в которое впадает Днепр-река.
Вполне очевидно, кажется, что здесь описан отнюдь не «путь расселения скандинавов», а гипотетический путь неких черноморских полян вокруг Европы, чем летописец хотел подчеркнуть, вероятно, то обстоятельство, что перед полянами лежал весь мир… Здесь ведь описано, повторим, гипотетическое путешествие полян вокруг Европы, кругосветное. При чем же тогда здесь, вдумаемся, какие-то дикари на окраине Европы?
Вполне также очевидно, что имена варяги и греки использованы в данном случае как географические понятия, причем варяги, по мнению летописца, жили где-то в пределах Черного моря, как и греки. Да, представление странное с нашей точки зрения; да, не ясно, кто такие поляне, но совершенно ясно, предельно, что ни о каких германцах с их мифическими торговыми путями речи здесь не идет. Так откуда же взялся в нашей историографии путь из варяг в греки как путь скандинавских германцев? Из вымыслов воспаленного воображения?
Также следовало бы обратить внимание на откровенный анахронизм: слово варяги, совершенно русское и по своему морфологическому составу, и по корню (к сл. свара, предварять), было заимствовано у нас византийцами в начале XI века и далее использовалось по отношению к германцам-наемникам, но «путь из варяг в греки» числят с IX века, на двести лет раньше, причем в слово варяги вкладывается именно византийский смысл. Это абсурд, поскольку исходный смысл слова варяги нам не известен. По приведенному же выше летописному тексту вполне очевидно, кажется, что смысл слова варяги в нем отнюдь не византийский.
Также следовало бы обратить внимание на крайне низкий культурный уровень скандинавских германцев: это были в прямом смысле дикари, без всяких натяжек (культурные народы Европы — это итальянцы, французы и немцы, всё, остальные — варвары разной степени дикости). Каким образом смогли бы эти дикари преодолевать на кораблях сухие пространства, волоки между реками? Нам известно, каким образом преодолевались волоки, но это требовало высочайшей инженерной подготовки, культуры. Так, в гавань Константинополя, загороженную с моря массивной цепью, при взятии города Вещий Олег проник по суше, поставив корабли на колеса:
И повеле Олег воемъ своимъ колеса изделати и воставляти на колеса корабля. И бывшю покосну ветру, въспяша парусы с поля, и идяше къ граду. И видевшее греци и убояшася…
Повесть временных лет, стр. 17.
Как ни странно, таким способом можно было преодолевать десятки километров — например, волок между Доном и Волгой, где теперь канал протяженностью 101 км. Эти волоки были по сути современными железными дорогами, только изготавливались, конечно, из дерева. Ну, и где подобные свершения у северных германцев? Хоть один европейский город они ограбили через волоки?
Абсурдность пути из варяг в греки вытекает также из древнейшей нашей летописи, в которой прямо написано, кто именно и когда устроил торговый путь по Днепру для сбыта, в частности, мехов в Византию. Это была княгиня Ольга:
В лето 6455 [947] иде Вольга Новугороду, и устави по Мьсте повосты и дани и по Лузе оброки и дани; и ловища ея суть по всей земли, знамянья и места и повосты, и сани ее стоять в Плескове и до сего дьне, и по Днепру перевесища, и по Десне, и есть село ее Ольжичи и доселе. И изрядивши, и възратися къ сыну своему Киеву, и пребываше съ нимъ въ любъви.
Повесть временных лет, стр. 29.
Здесь прямо написано: «и ловища ея суть по всей земли, знамянья и места и повосты», «и по и по Днепру перевесища, и по Десне». Ловище — это, как отметил Срезневский в «Материалах для Словаря древнерусского языка по письменным памятникам», место для звериной и рыбной ловли, а перевесище — это место, где устроены перевесы, т.е. сети для ловли птиц. Погосты — это гостиницы для купцов, гостей, знамения — указатели пути, а места, к сожалению, следует понимать в прямом смысле, т.е. места для некоей надобности.
Понятно, что если организуется промысел в государственных масштабах, «по всей земли», то нужен и сбыт добытого, рынок сбыта, но до Ольги, как мы знаем точно, сбыт шел по Волге в Багдад и далее вплоть до Китая, см. указ. ст. об Ольге.
Существование русского торгового пути по Днепру подтверждает современник Ольги — византийский император Константин Багрянородный, написавший в 948 — 952 гг. сочинение «Об управлении империей», в котором и описан торговый путь русских купцов по Днепру. В описании Константина есть, впрочем, мелочь, которая заставляет вспомнить о германцах:
[Да будет известно], что приходящие из внешней Росии в Константинополь однодревки являются одни из Немограда, в котором сидел Святослав, сын Игоря, архонта Росии, а другие из крепости Милиниски, из Телиуцы, Чернигоги и из Вусеграда. Итак, все они спускаются рекою Днепр и сходятся в крепости Киева, называемой Самватас. Славяне же, их пактиоты, а именно кривитеины, лендзанины и прочие славинии, рубят в своих горах [?] однодревки во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти [водоемы] впадают в реку Днепр, то и они из тамошних [мест] входят в эту самую реку и отправляются в Киев. Их вытаскивают для [оснастки] и продают росам. Росы же, купив одни эти долбленки и разобрав свои старые однодревки, переносят с тех на эти весла, уключины и прочее убранство… снаряжают их. И в июне месяце, двигаясь по реке Днепр, они спускаются к Витичеву, которая является крепеостью-пактиотом росов, и, собравшись там в течение двух-трех дней, пока соединятся все моноксилы, тогда отправляются в путь и спускаются по названной реке Днепр. Прежде всего они приходят к первому порогу, называемому Эссупи, что означает по-росски и по-славянски «Не спи». […] Когда они пройдут этот первый порог, то снова, забрав с суши прочих, отплывают и приходят к другому порогу, называемому по-росски Улворси, а по-славянски Островунипрах, что значит «Островной порог». […] Подобным же образом минуют они и третий порог, называемый Геландри, что по-славянски означает «Шум порога», а затем так же – четвертый порог, огромный, нарекаемый по-росски Аифор, по-славянски же Неасит, так как в каменьях порога гнездятся пеликаны. […] Подступив же к пятому порогу, называемому по-росски Варуфорос, а по-славянски Вулнипрах, ибо он образует большую заводь, и переправив опять по излучинам реки свои однодревки, как на первом и на втором пороге, они достигают шестого порога, называемого по-росски Леандри, а по-славянски Веручи, что означает «Кипение воды», и преодолевают его подобным же образом. От него они отплывают к седьмому порогу, называемому по-росски Струкан, а по-славянски Напрези, что переводится как «Малый порог».
Цит. по: Повесть временных лет, стр. 386 – 387.
Здесь видим, что русскому языку Константин приписывает германские слова, а славянскому — русские. Задуматься о том, что это абсурд, помог бы и здравый смысл (мы прекрасно знаем, гораздо лучше Константина, что из себя представляет русский язык, а «старославянский» известен нам только в домыслах), но если здравого смысла все-таки мало, то поможет постичь истину, например, известная книга ибн Фадлана: «Книга Ахмада ибн-Фадлана ибн-аль-'Аббаса ибн-Рашида ибн-Хаммада, клиента Мухаммада ибн-Сулаймана, посла аль-Муктадира к царю славян». Поскольку же под славянами ибн Фадлан разумеет волжских болгар, тюркский народ, то возникает закономерный вопрос: кто такие славяне? Свидетельства о славянах мусульман противоречивы, есть и указания на родственность их русским, но греки под славянами всегда разумели германцев — без исключений. Поэтому нетрудно заключить, что Константин за незнанием русского и германских языков просто перепутал принадлежность германских слов славянам, а русских — русским.
Кстати сказать, в нашей древнейшей летописи, цитированной выше, тоже можно найти свидетельство о принадлежности славян к германцам: под 945 (6453) годом там упоминается князь заявленных славянами древлян по имени Мал, а под 1000 (6508) годом то же самое имя употреблено уже в полной форме: «Преставися Малъфредь». Не известно, конечно, кто такой этой Малфред, но он, во-первых, явно имеет отношение к Малу, а во-вторых — явный родственник Зигфриду, Готфриду, Манфреду… Вполне возможно, что Малфред — это русское искажение имени Манфред (замена Н на Л возможна потому, что он слоговой даже один, удобнее произносить было, по правилу открытого слога), но доказать это, конечно, нельзя, поскольку форма Ма-нъ-фре-дъ тоже правильна и, соответственно, возможна. Впрочем, можно утверждать, что если бы германская форма была именно Малфред, то по-русски это имя звучало бы Мальфред, как Альфред, Мальбрук и т.п.
Таким образом, на приведенных примерах видим, что в нашей историографии царствуют иной раз какие-то совершенно дикие «теории», опирающиеся отнюдь не на сами исторические источники, а на невежественное их «прочтение», иной раз даже на «новое прочтение», совсем уж загадочное. Увы, дикостью являются и хрестоматийные славяне, и знаменитый путь из варяг в греки, по которому к полудиким славянам распространялась высшая цивилизация от культурных и просвещенных скандинавских германцев… Увы, больший абсурд даже нарочно выдумать невозможно.
