Сейчас в моде фраза: «В СССР такого не было!» Это может касаться, чего угодно — от хамства молодёжи до коррупции чиновников. О, нет, советская история не так возвышенна, как нам — и мне лично — хотелось бы. Точнее, она — советская история — не столь однородна, как представляется. Вот один из примеров. Бытует стойкая убеждённость в «социалистическом целомудрии», которое по сию пору противопоставляется «дикой разнузданности на Западе» в XX веке. Всё много сложнее, а в определённый период Москва и Ленинград дали бы фору любому Парижу.
В 1920 году Советская Россия стала первой страной, где аборты разрешили на официальном уровне (замечу, что аборт, произведённый во Франции по личному желанию пациентки случился только в 1975 году!). Легализация произошла согласно постановлению Народного комиссариата здравоохранения и Народного комиссариата юстиции от 16 ноября 1920 года «Об искусственном прерывании беременности».
Там имелось множество оговорок и в этот правовой акт постоянно вносились правки. То круг лиц ограничивали жертвами изнасилований и тяжёлых жизненных обстоятельств, куда входили побои и издевательства со стороны родственников, не желавших видеть в своём семействе; то аборт делали исключительно платной услугой; то запрещали производить абортирование первородящей женщине — уже выяснили, что после подобного вмешательства часто наступает бесплодие. Существовала и совсем уже диковинная причина для избавления от плода — связь с лицом не пролетарского происхождения или «врагом народа».
В печати возникали парадоксальные тексты, вроде «Двенадцати половых заповедей революционного пролетариата» (1924) Арона Залкинда. Автор писал: «Половое влечение к классово-враждебному, морально-противному, бесчестному объекту является таким же извращением, как и половое влечение человека к крокодилу, к орангутангу». Как не сделать аборт после общения с бывшим князем-то?!
В 1920-х годах «половой вопрос» сделался обыденной темой для комсомольско-студенческого диспута и, хотя, до тотального разврата и свального греха в ком-ячейках не доходило, встречались недостойные случаи. Например, «любовь втроём», практиковавшаяся у кумиров большевистской молодёжи — Осипа и Лили Бриков, привечавших Владимира Маяковского не только с целью послушать великие стихи. Но то богема! - скажете вы.
Вот - художественный фильм «Третья Мещанская» (1927), входящий, кстати, в списки шедевров - и не лишь в России, но и в европейско-американских киноакадемиях. Главная героиня — сознательная большевичка Людмила попеременно отдаёт «телесное» предпочтение то одному, то - другому кавалеру. Оба, меж тем, не нэпманы какие-то и не бывшие графья, окопавшиеся в воровской «малине». Володя и Николай — комсомольцы, пролетарии и хорошие парни.
На стене их общей комнаты висит портрет Будённого; ребятки готовятся к занятиям по полит-грамоте и вообще производят милейшее впечатление. Немудрено, что Людмила никак не может выбрать: кто интереснее? То ли её законный супруг Николенька, то ли его друг — Володька. Оба — хороши до идеальности. Результат — беременность, и - циничная даже по нынешним временам фраза: «Аборт — в складчину!» То есть за процедуру надо платить обоим участникам действа.
Зрителю показывают чистенький абортарий, где ждут своей участи самые разные дамы и девицы — от испуганных работниц до шикарных, завитых по моде фифочек. Но Людмила решает не убивать ребёнка, правда, неясно от кого зачатого и — едет на поезде куда-то в даль светлую, оставляя растерянных мужчин в их комнатке на Третьей Мещанской.
Ещё одно чудовищное свидетельство эпохи — подростковая повесть «Дневник Кости Рябцева» (1927) автора-педагога Николая Огнева, где есть упоминание об аборте юной особы и — обсуждение на общем собрании. «Там есть одна дивчина, Гулькина, — так она подала заявление в ячейку, чтобы ей выдали средства на аборт. (Надо спросить у Сережки Блинова, что это за штука; это, кажется, как-то такое делают, что мужчина становится женщиной, и наоборот; новое изобретение медицины; вообще как-то так устраивают, что женщина не рожает детей.) И вот когда прочитали это заявление, поднялся в зале страшный шум: кто кричит — дать, а кто — не давать».
Далее тут есть и «рассказ в рассказе» о том, как деревенская комсомолка Маня Гузикова, пострадав от неверности бравого ухажёра, идёт на операцию. Кто же толкает её на этот шаг? Кто ведёт к врачу своей крепкой рукой? Мудрый товарищ - комсомольский вожак, расценивший, что Маньке с «приплодом» некуда будет деться. Натуралистическое описание процесса, боль и слёзы от разрывающей муки — но никакого раскаяния.
Почему это стало возможным? Во-первых, Советская Власть «отменила» Бога и все таинства, поэтому зачатый плод перестал восприниматься, как ценность. Во-вторых, на бытийный пьедестал был вознесён даже не человек-разумный, а машина, агрегат. Замятинское «Мы» - злобная карикатура, но ...до обидного похожая на действительность. Известный писатель Юрий Олеша выкликал: «Я хочу задавить в себе второе "я" третье, и все "я", которые выползают из прошлого. Если я не могу быть инженером стихий, то я могу быть инженером человеческого материала. Это звучит громко ? Пусть. Громко я кричу: Да здравствует реконструкция человеческого материала, всеобъемлющая инженерия нового мира!».
Образцовый человек — это автомат, винтик. А должна ли железка плакать, если её чинят, латают или — избавляют от временной поломки? Внушалось, что беременность — это обычный физиологический процесс, а её прерывание — малоприятное, но вполне естественное дело.
Конечно, люди хотели оставаться людьми, а врачи старались отговаривать молоденьких дурочек от рокового шага, но что делать, если в Совдепе — такая вольница, а революционная матрона — Александра Коллонтай говорит с трибун о «любви пчёл трудовых», что означало: не тратьте время на ухаживания, работайте, живите полноценно — секс отделён от морали!
Всё та же Коллонтай в своей повести «Любовь трёх поколений» (1923) живописует злоключения трёх представительниц дворянской фамилии — бабушки, дочери и совсем юной девы. Все они — революционерки. Все — влюбляются, вопреки моральным установкам общества. И если бабушка-народоволка «всего лишь» добилась развода, то внучка Женя — совсем уж бестрепетно говорит о мужчине, точнее — о мужчинах. Их — много. Почему бы нет? Для неё утоление страсти — обычное, проходное занятие, вроде питья воды или потребления пищи. На восторги и романсы нет времени. Да и глупо: «Нет!.. Я все-таки не хочу любить так, как любила мама. Когда же тогда работать? И с этим вопросом Женя исчезает за дверью. А я остаюсь посреди комнаты и ищу ответа на вопрос: на чьей стороне будущая правда? Правда нового класса, с новыми чувствами, новыми понятиями, новыми усмотрениями? А за дверью слышится молодой смех Жени и ее бодрый голосок: - До вечера, товарищи! Не задерживайте! И так опоздала. Дела много, много».
В середине 1930-х всё же пришлось закрутить гайки — товарищ Сталин рассудил, что для построения социализма ему потребуется не стадо весёлых «летунов-осеменителей», а крепкая ячейка общества. Стали выходить рассказы и публицистические очерки, где семейная верность становилась аналогом верности государственной. Вырисовался образ женщины-матери и отменной хозяйки. Параллельно с этим в быт советского гражданина вернулись дореволюционные привычки и праздники, да и вкусы кардинально поменялись.
27 июня 1936 года вышло постановление ЦИК и СНК СССР «О запрещении абортов, увеличении материальной помощи роженицам, установлении государственной помощи многосемейным, расширении сети родительных домов, детских яслей и детских садов, усилении уголовного наказания за неплатеж алиментов и некоторые изменения в законодательство о разводах». Согласно этому постановлению, аборты криминализировались (кроме операций по медицинским основаниям).
Уголовной ответственности подлежало не только лицо, производившее аборт, но и сама пациентка. Отныне юноши и девушки росли в атмосфере невинности — при Сталине разом воспретили учения фрейдистского толка, а половой вопрос сделался «непристойной темой» или же — сугубо врачебным дискурсом.
К слову, примерно тогда же (а конкретно в 1934 году) стали преследовать за мужеложство — в 1920-х годах в постреволюционной России для извращенцев была настоящая вольница. Конечно, никто не устраивал мерзопакостные шоу в перьях на Тверской (или в чём там они ходили в эпоху 'roaring twenties'), однако же, подобные варианты любезной дружбы между мужчинами допускались.
Итак, 7 марта 1934 года была принята статья 121 УК РСФСР, согласно которой гомосексуализм стал караться лишением свободы на срок до 5 лет, а в случае применения физического насилия или его угроз, или в отношении несовершеннолетнего, или с использованием зависимого положения потерпевшего – до 8 лет.
Говорить о том, что советский мир с самого начала являлся оплотом семейных ценностей и высокой половой морали - не приходится. Он, увы, старательно разрушал устои. Должно было пройти полтора десятилетия, чтобы всё встало на свои места.
Галина Иванкина
