Летом 1944 года, во время операции «Багратион», вермахт отступал куда быстрее, чем наступал в те же месяцы 1941-го. Это факт теперь уже известен каждому, кто мало-мальски интересуется историей той войны. Но тогда вместе с вермахтом отступал ещё кое-кто, принадлежащий к армии государства, которое пребывало в состоянии войны с гитлеровским рейхом.
В конце июня 1944 года батальон польской Армии Крайовой, который базировался в Столбцовском районе белорусской Минщины, тоже был построен в колонны и двинулся на запад. На виду у немцев в сторону Бреста маршировало 860 человек вместе с обозом, насчитывавшим полторы сотни подвод. Впереди, верхом на коне, следовал командир батальона поручик Адольф Пильх. Правда, подчиненным он был известен как Гура, то есть гора – такой псевдоним был взят им на время войны.
В нынешней польской прессе можно встретить утверждения, что он удачно воспользовался разбродом в германских войсках, вызванным стремительным советским натиском. Потому-то, когда нужно было пересечь важные магистрали, включая железнодорожные, поляки «делали это, не колеблясь, нагло», подчеркивал впоследствии сам Пильх в своих воспоминаниях. Однако наличествовало и ещё оно обстоятельство. Как написали в варшавском ежедневнике «Газэта выборча» ещё в январе 2009 года Петр Глуховский и Мартин Ковальский в статье «Польско-русская война под немецким боком», впереди колонны, состоявшей из четырех эскадронов кавалерии, пулемётной роты и трёх пехотных рот, гарцевали в седлах и несколько немцев в офицерской форме. Переправу через Западный Буг у Бреста, откуда батальон помаршировал в сторону Варшавы, тоже предоставили немцы. У командира была специальная бумага от минского СД.
Польский историк Ежи Туронек в своей книге «Беларусь под немецкой оккупацией» («Bialoruś pod orupacją niemecką») прямо указывает, что ещё 9 декабря 1943 года Адольф Пильх – он же Гура – подписал с немцами соглашение, по которому получал оружие, патроны, которые «доставлялись из Минска до конца оккупации».
Батальон тот был подразделением Армии Крайовой, которая, как поясняют современные источники, «была основной организацией польского Сопротивления, боровшегося против немецкой оккупации», одним и крупнейших «нерегулярных (партизанских) формирований в Европе времён Второй мировой войны», считалась неотъемлемой частью польских вооруженных сил и «подчинялась польскому правительству в изгнании, в Великобритании». В Польше заслуги Армии Крайовой обозначены даже на могиле Неизвестного солдата. Сам же Пильх принадлежал к числу «тихотемных» – так в Речи Посполитой доныне называют военных специалистов, готовившихся в Лондоне и забрасываемых на оккупированную гитлеровцами территорию Польши силами британской авиации. Десантировано было не бог весть сколько – 316 человек; девять погибло ещё в воздухе, но в современной Речи Посполитой утверждают, что именно «тихотемные» были главными заводилами боевого сопротивления нацистам. По решению польского сейма 2016 год был назван Годом Тихотемных.
Почему Пильх со своими подчиненными спешно уходил от наступающей Красной армии из-под Минска? Для ответа на этот вопрос нужно вспомнить о 14 февраля 1919 года, когда только что возродившаяся Польша начала польско-советскую войну, в результате которой литовцы, белорусы, украинцы, тоже объявившие о своей государственности, понесли значительные утраты. Белорусы потеряли западную половину своей территории, которая по Рижскому договору, завершившему ту войну, оказалась в составе Речи Посполитой, граница с которой пролегла в полусотне километров от белорусской столицы. Возвращено потерянное было только в сентябре 1939 после известного похода Красной армии, который отнюдь не случайно назван освободительным, с чем даже в современной Польше многие не могут согласиться.
Есть основания утверждать, что в июне 1941 года, когда вновь «прокричали репродукторы беду», Западная Белоруссия оказалась уже под двойной оккупацией. Одну принесли нагрянувшие гитлеровцы, вторую – вернувшиеся вслед за ними и вместе с ними поляки.
Рассказывая о польском понимании ситуации, сложившейся после нападения Третьего рейха на СССР, Ежи Туронек пишет, что «основной задачей было стремление к созданию в условиях оккупации такого состояния, которое фактически содействовало бы новому присоединению западно-белорусских земель к Польше».
Именно «эта сверхзадача в глазах польских государственных деятелей освящала множество средств, рассчитанных на укрепление собственных позиций и исключение из политической игры белорусов, которые вне зависимости от ориентации», рассматривались как «потенциальная преграда на пути к восстановлению рижской границы». В «Тезисах польской внешней политики», утвержденных польским эмигрантским правительством ещё августе 1940 года было сказано, что существовавшие на тот момент фактические советские, а значит, и белорусские границы «не имеют оснований ни этнографических, ни якобы освободительных». Потому «фундаментальным условием выравнивания отношений между Польшей и Россией должно быть возвращение к польско-российской границе перед сентябрем 1939 года». Из этих слов следует, что «белорусский фактор» польской стороной просто не принимался во внимание.
Стремление к достижению таких политических целей продиктовало явно доброжелательное отношение польского населения к немецким войскам. Более того, стимулировало активное участие проживавших на западно-белорусских землях поляков в создании немецкой оккупационной администрации и полиции, подчеркивает Ежи Туронек. Овладение оккупационным территориальным аппаратом польские деятели стали воспринимать в качестве предпосылки для восстановления экономических, культурных, а в будущем и политических позиций. Одновременно началось и «возвращение в Белоруссию вслед за немецкой армией и предвоенных польских управленцев». Многие из них знали немецкий язык, потому «легко получали согласие немецких комендатур на организацию администрации и полиции».
Притом «процесс занятия поляками мест в администрации начался сразу же по вступлении немецких войск и в короткое время привел к тому, что практически на всех ключевых должностях в городских и районных (уездных) немецких управах в Западной Белоруссии оказались поляки».
И далее: «Главным образом под командованием поляков была создана и местная вспомогательная полиция, численность которой была значительно больше, чем на востоке Белоруссии… Преобладание поляков на руководящих должностях одновременно сделало польский язык языком управления и предопределило польский характер этих структур».
Далее этот историк приводит несколько красноречивых «иллюстраций», основанных на польских, белорусских и немецких источниках.
Гродно: «Административный аппарат в Гродно почти исключительно в польских руках. Хорошее взаимодействие с немецкими управлениями. Служба порядка из 72 человек – исключительно поляки».
Брест: «Неудовольствие из-за того, что администрация доверена полякам».
Лидский округ: «Поляки немедленно установили контакты с немецкими военными властями и начали занимать все должности в окружной, уездной и гминой администрации, а также в немецких управлениях».
Вилейский округ: «В Вилейском уезде можно было видеть такие удивительные вывески, как «Участок польской государственной полиции»… Ошмянский уезд поляки воспринимали как своего рода «польскую республику»… В Молодечно руководителем уезда был бывший ротмистр польской кавалерии».
Барановичи и Слоним: «Административный аппарат – польский».
Тогда же стали прибывать и бывшие хозяева имений. И требовать возврата имущества, конфискованного Советской властью. Говоря об этом, Ежи Туронек цитирует подпольную польскую газету «Нове дроги»: «Начались жаркие сцены насилия во время возвращения движимого и недвижимого инвентаря. Были многократные обращения к немецким властям за помощью в возврате собственности. Немецкие власти охотно вмешивались и «били морды» крестьянам, защищая «обоснованные права польского пана». Но битьем морд дело не ограничивалось. Разведка Союза вооруженной борьбы – предшественника Армии Крайовой, констатировав, что польские помещики возвращаются на белорусские земли под охраной гитлеровской жандармерии, доносила, что только в окрестностях Лиды «жандармы застрелили более десяти крестьян».
Ежи Туронек отмечает, что в той ситуации «белорусы вообще боялись попадаться немцам на глаза, в то время, как поляки встречали их с энтузиазмом, благодаря их за освобождение от большевиков и уверяя их, что только поляки являются настоящими друзьями западной культуры и самих немцев». А вот белорусы – «прирожденные большевики и ориентируются на восток».
Такие действия в 41-м году охватили значительные территории и вызвали много жертв, констатирует автор. Ссылаясь на коллаборационистские источники, он указывает также, что среди белорусов утвердилось уже тогда однозначное мнение: подобная политика местных поляков «продиктована центральными польскими властями». И со временем она не менялась. Вот выдержка из политической установки, датированной 3 мая 1943 года: «Все немецкие учреждения в соответствующих уездах должны быть переполнены нашими людьми, чтобы вся практическая власть оказалась в наших руках. Таким образом все полицейские и коменданты смогут оказывать помощь оружием и боеприпасами нашим вооруженным легионам…Мы должны стараться изжить из учреждений белорусов, работающих в них в настоящее время, и не допустить тех, кто попытается пролезть в эти учреждения… Стремиться добыть всякие обвиняющие их материалы, передавать их немцам, обвиняя их в связи с партизанами для того, чтобы их расстреливали… Чем меньше будет в немецких учреждениях и в полиции белорусов и чем больше будет наших, тем вернее наша победа. … В целях конспирации уметь как можно лучше относиться к немцам, чтобы с их стороны не могло создаться никакого подозрения». Цитируемый документ хранится в Национальном архиве Республики Беларусь в фонде П.К. Пономаренко, который во время войны был руководителем Центрального штаба партизанского движения, а также первым секретарем ЦК Компартии Белоруссии.
Одновременно на западно-белорусских землях стали создаваться и польские воинские структуры, даже воинские округа. А белорусы формировали свои партизанские отряды. Как складывались отношения между сторонами? Здесь, похоже, зарыта еще одна собака тех лет. Командир одного из батальонов Армии Крайовой Вацлав в донесении руководству своего округа, датированном 20 ноября 1943 года, говорил прямо: «Положение наше в отношении советских партизан не изменилось, они показывают вид хорошего отношения к нам, мы к ним то же самое. Но действительно друг друга обманываем». Чем была вызвана необходимость делать вид «хорошего отношения», поясняет директива, перехваченная партизанскими связными 14 мая 1943 года:
«Сживайтесь с партизанами, завоевывайте у них авторитет, а при удобном случае убивайте партизан». В одной из установок, разосланных в том же мае 1943-го говорилось: «Поляки должны компрометировать белорусов перед немцами».
Тем не менее, до поры до времени случались и совместные операции. Но обострение отношений просто не могло не произойти. И именно на территориальной почве. Вот что говорится в листовке «СВОЕГО НЕ ОТДАДИМ!», которая в переводе с польского тоже хранится в белорусском Национальном архиве: «Восточные земли останутся польскими!». Там ведь «лен, по выращиванию которого мы занимаем 2-е место в мире», там светильный газ, там нефть, там «громаднейшие территории для поселения осадников». О живущих на них белорусах, украинцах, литовцах опять ни слова. Попытки установить контакт с формированиями АК чаще всего стали натыкаться на примерно тот же ответ, который дал командир Вагнер командиру советского партизанского отряда «Искра» 23 ноября 1943 года: «Хочу вас вывести из заблуждения, будто бы я искал дорогу для переговоров с вами… Остерегаем вас, что ликвидируем тех людей, которые не являются членами польских отрядов и имеют оружие. Деревни, которые будут сопротивляться вступающим польским отрядам, будем судить полевым судом за измену родине и народу».
Ситуацию обостряло приближение фронта. В октябре он подходил уже к Гомелю. В этом же месяце тлевшие разногласия переросли в пожар. Бойцы одного из взводов базировавшегося в Столбцовском районе батальона АК расстреляли десять партизан отряда Зорина, входившего в бригаду имени Пономаренко Барановичского партизанского соединения. Ответом стал приказ разоружить тот батальон. Его командование было арестовано, а личный состав небольшими группами был распределен по советским отрядам. Избежало этой «процедуры» всего несколько десятков человек, в том числе З. Нуркевич, командовавший расстрелом советских партизан, а также Адольф Пильх.
Приняв руководство остатками подразделения, он сразу же вступил в контакт с 9 немцами, и, восстанавливая численный состав батальона, воевал уже только с советскими партизанами. И не только Пильх. На такой же договор с гитлеровцами пошел командир наднеманской группировки АК Юзеф Свида (псевдоним «Лех»), который в течение января-марта 1944 года «получил пять транспортов с оружием», а также поручик Грациан Фруга, поручик Зыгмунт Шедзеляж, полковник Александр Крыжановский, части которого действовали на Новогрудчине. Вот ещё одна цитата, касающаяся Новогрудского района, из книги Ежи Туронека: «Немцы, видя антибольшевистскую активность польского войска, не трогают польских подразделений, во многих случаях оказывают им помощь». А так рисует картину того польско-немецкого сотрудничества публицист и очевидец Юзеф Мацкевич, которого процитировал Ежи Туронек: «Немцы втихаря дают нам оружие. Взамен желают, чтобы мы разогнали советскую партизанку… В последнее время лидский гебитскомисариат отдал в наши руки весь свой «Гебит» взамен на очищение уезда от большевиков… Уже дошло до того, что наш комендант в полном обмундировании, три звездочки на форажке, «маузер» на ремне… средь беда дня приезжает к немецкой комендатуре в местечке. Выходит немецкий комендант, отдает ему честь. Идут на совещание. Выходят, козыряют друг другу. Наш садится и отъезжает к лесу».
Дело дошло до того, что в марте 1944 года в Минске гауляйтер Курт фон Готтберг, сменивший Вильгельма Кубе, которого подпольщики взорвали в его же спальне, заявил, что на сторону немцев перешли формирования АК под командованием А. Пильха, Ю. Свиды, Ч. Зайончковского. При этом всё равно назвал их бандами.
С разрешения того же Готтберга проводилась мобилизация в подразделения АК, повестки разносили деревенские старосты. Численность частей Армии Крайовой в Новогрудском регионе достигла 7700 человек.
А вот выдержки из донесений на имя Пономаренко и других партизанских командиров.
Январь 1944 г. «В последнее время в районе северо-западнее Лиды, Вороновском, Василишковском, Радуньском, Желудковском районах… белополяки повсеместно ведут переговоры с немцами о совместных действиях против наших партизан. В отдельных местах уже действуют совместно с немцами».
Февраль 1944 г. «Между Неманом и Лидой действует белопольская банда под руководством польского поручика ВАГНЕРА, численностью до 400 человек, хорошо вооруженные. Устраивают засады на партизан, белорусское население».
Март 1944 г. «За свое пребывание в р-не с 26.3 до 31.3 бандой Лопашко убито 13 советских партизан, попавших в их руки во время выполнения задания».
Апрель 1944 г. «В ночь на 23 апреля отряды Ворошиловской бригады вели бой с поляками на правом берегу Немана в р-не Ониховщина. В результате боя убито 13 и ранено 11 поляков. Наши потери: 2 убито, 2 ранено».
Май 1944 г. «Отряд им. Пономаренко 6 мая вел бой с белопольской бандой и немцами д. Лубень. Партизаны с боем овладели деревней, и только с подходом подкрепления из немецких гарнизонов вынуждены были отойти. В бою убито 25 белополяков и немцев. Потери партизан: убитыми – 3 чел., один ранен».
«8.9 легионеры силами до 600 чел. в д. Телешевичи Дзержинского р-на пытались окружить и уничтожить 200 партизан бригады им. Сталина… Наши потери: убито 5 чел… Ранено 5 чел.».
Уполномоченный ЦК КП(б)Б и Белорусского штаба партизанского движения по Щучинскому межрайцентру Шупеня сообщал секретарю Барановичского обкома КП(б)Б В.Е. Чернышову, что «раненые во время нечаянно произошедшего столкновения с немцами около д. Лопаты 3 белополяка сейчас же после выяснения ошибки были отвезены в Щучин и помещены в госпиталь». Самого Шупеню его люди информировали, что в Лидском районе «Белополяки всячески охотятся за советскими партизанами и строго преследуют всякое проявление симпатии к ним со стороны населения. На территории, где оперируют белопольские банды, рождается невыносимый террор, направленный в первую очередь против лиц, связанных теперь или в прошлом с Советской властью. Избиваются, расстреливаются и преследуются даже обыкновенные советские служащие, как и вообще белорусские крестьяне».
Их пытались убеждать. Вот выдержка из письма, адресованного Гуре и Нуркевичу 6 мая 1944 года: «Вам должно быть понятно, что немец терпит вас до поры до времени и держит вокруг Ивенца как заслон от нашествия советских партизан, и вашей же кровью, как ни глупо и ни странно, всё ещё удается им защитить свою волчью шкуру. Мы не мыслим, чтобы вы, именующие себя поляками, до конца превратились в преданных лакеев, рабски покорились и унижались ивенецкой горстке вонючих немецких фашистов… Этим мы вас не агитируем, не просим и не большевизируем, но подчеркиваем, что ваше дальнейшее существование, как банды немецких палачей и прислужников, приведет вас к позорной и бесславной гибели… Слово за вами!».
Не помогло. Помощник Уполномоченного ЦК КП(б)Б по Барановичской области подполковник госбезопасности Г.Б. Донской 15 апреля 1944 года докладывал руководству обкома, что «все белопольсие банды, созданные на территории Барановичской области по принципу их строения – военные. Никаких активных действий против немцев не принимают. Это подтверждается рядом фактов их совместного сотрудничества с немцами и борьбы с партизанами». И добавлял в этом же сообщении, что они просят «немцев жечь белорусские деревни под предлогом помощи их советским партизанам». Разведчик Шестопалов 11 мая сообщал, что и на Минщине «в Столпецком и Несвижском районах дислоцируется… 1600-1700 человек, из них 500 всадников... Большая часть польских партизан переходит на сторону немцев».
В окрестностях Лиды в феврале-апреле от рук аковцев тогда погибло несколько тысяч человек, «только в одной белицкой гмине (сельсовете – Я.А.) – 480». В Заславском и Дзержинском районах отряды АК уничтожили 11 белорусских деревень.
Впоследствии сам Пильх заявил, что с декабря 1943-го по июнь 1944 года его подчиненные только в Столбцовском районе убили «около шести тысяч большевиков». Ежи Туронек признал, что большинство тех погибших – это мирные белорусские граждане, заподозренные в сотрудничестве с советскими партизанами.
«Заслуги» Пильха в этом контексте получили такую известность, что когда его батальон достиг окрестностей Варшавы, то местные командиры АК отказывались с ним общаться. Ему пришлось сменить псевдоним и стать Долиной.
Приехав из Лондона в Польшу в 2000 году, он удивился, когда его назвали «борцом с гитлеризмом», поскольку сам себя считал «борцом с Советами». Теперь именем Пильха названа школа в Мазовецком воеводстве, улица в Варшаве и ещё в двух польских городах. В героях в современной Польше числятся и Вагнер, и Свида, и Зайончковский, и Крыжановский, и Нуркевич. Даже Ромуальду Райсу – Бурому, – казнившему крестьян-белорусов только потому, что они белорусы, в 1995 году суд варшавского военного округа отменил смертный приговор, мотивируя решение тем, что он вел борьбу «за независимый быт польского государства» и в той ситуации «действовал в состоянии высшей необходимости, что побуждало к действиям, не всегда однозначно этичным».
В этом контексте уже не очень-то удивило появившееся в середине октября в польской прессе сообщение, что «назначенная властями фирма начала демонтаж памятника благодарности Советской армии в Скаришевском парке в Варшаве». Памятника тем, благодаря кому существует нынешняя Польша. Притом это не первое действо такого порядка. Но не зря же говорится, что нет худа без добра. Мертвые сраму не имут, а если для кого-то ненависть превыше всего, то это проблема тех, кто ею живёт...
