Праздник был учрежден ВЦИКом СССР 23 сентября 1929 г. Главной причиной его отмены стала все более неблагоприятная ситуация в сельском хозяйстве страны, особенно в животноводстве. Одновременно в научных кругах нарастала косвенная, а то и открытая критика методов коллективизации, следствием коих была низкая продуктивность в АПК и растущий импорт зерновых и мясной продукции.
Середина октября — окончание основной части страды в средних широтах, потому ВЦИК и приурочил этому событию в свое время праздник. По всей стране проходили праздничные мероприятия, награждения передовиков, конференции по аграрной тематике, экскурсии в передовые зерновые и животноводческие хозяйства. Естественно, с максимально активной пропагандой правильности и «реальных плодов» коллективизации. А 1929 год потому был выбран для учреждения этого праздника, что именно с того года была развернута массовая коллективизация сельского хозяйства.
Насколько правильными были соответствующие решения советского руководства в 1928-29 годов, радикально, быстро и зачастую насильственно изменившие социальный облик крестьянства, а с ним и экономическую структуру сельского хозяйства страны — тема отдельного разговора.
В любом случае, осуществленная в конце 20-х-первой половине 30-х гг. коллективизация позволила обеспечить продовольствием промышленные центры в большинстве регионов страны, снабжение Вооруженных сил основными продуктами питания, дала импульс быстрому развитию пищепрома.
Правда, достигалось это в основном за счет мизерной, преимущественно натуральной (товарной) оплаты труда колхозников, 40-летнего отсутствия для них — до начала 70-х — пенсионного обеспечения, введения до того же времени жесткого («приписного») паспортного режима.
Все это, в совокупности, снижало и без того невысокую производительность труда в большинстве колхозов, стимулировало легальную и нелегальную «утечку» сельских тружеников и особенно сельской молодежи в города. Более активно эти и смежные процессы стали проявляться с конца 50-х, когда стал постепенно ослабевать жесткий паспортный режим для сельских жителей. Причем одновременно — с введением в тот же период — до середины 60-х включительно — не только сверхвысоких налогов на приусадебные личные хозяйства на селе, особенно на хозяйства колхозников. Но и принудительного изъятия из этих хозяйств скота и даже домашней птицы за мизерную плату со стороны государства.
К концу 60-х стали отчетливо проявляться негативные последствия практически всех «коллективизационных» решений и особенно методов их реализации. Что усугублялось многочисленными хрущевскими «экспериментами» в этой отрасли.
Приведшими, как известно, к социально-политическим эксцессам в ряде регионов СССР, росту розничных цен на продукты питания и быстрорастущему импорту с Запада зерновых и продуктов животноводства. Причем импорт нарастал до рекордных планок вплоть до распада СССР.
В самом деле: по данным официальной советской статистики, в 1950 г. советский зерновой импорт составлял лишь 200 тыс.тонн. А с 1961 по 1968 гг. включительно он возрос с 700 тыс. тонн до 6,1 млн т. Что составило в тот период, по советским статданным, не более 4% внутреннего потребления, а по данным Минсельхоза и Минторга США — почти 15%.
В дальнейшем советский зерноимпорт продолжал нарастать, составив уже в 1973 и 1976 гг., соответственно, 24 и 20,6 млн тонн. А к концу 80-х ежегодный зерноимпорт уже превышал 35 млн тонн в год.
По данным Минсельхоза, Минторга США и Продовольственной организации ООН, если в 1954-1958 годах средняя урожайность пшеницы в СССР достигала 7,3- 7,5 центнеров с гектара, то ко второй половине 60-х она снизилась до 6,1 - 6,3 центнера, что было минимум в полтора раза ниже, чем в капстранах. Кроме того, с начала 1960-х до середины 1980-х включительно на импорт зерновых СССР, по тем же данным, израсходовал свыше 900 тонн золотого госзапаса. Ежегодно в тот период расходовалось на эти нужды от 12% до 15% всех золотовалютных средств страны. Причем минимум 60% объема советского зерноимпорта приходилось на США (не меньше 35%) и Канаду (22-25%).
Едва ли лучшей была ситуация в животноводстве. По данным официальной советской статистики, импорт мяса и мясопродуктов в 1960 г. составлял 67 тыс. тонн, а в 1970-м — свыше 165 тыс. т. Уже в 1980-м этот показатель превысил 820 тыс.тонн, что составило почти 10% внутреннего мясопотребления. А в дальнейшем были сверхрекордные темпы роста: 1985 и 1986 гг. — 857 и около 940 тыс. тонн. Опять же на долю США и Канады приходилось не меньше 40% объема этих поставок.
Естественно, что объективный анализ причин таких трендов и их последствий, стал выходить наружу во все большем числе публикаций в профильных советских СМИ лишь после отставки Хрущева в конце 1964 года.
Ибо в хрущевский период критиковать аграрную политику «нашего дорогого Никиты Сергеевича» было «категорически небезопасно».
Так, аналитик В. Данилов в своей книге «Создание материально-технических предпосылок коллективизации сельского хозяйства в СССР» (М., 1968 г.) впервые опроверг утвердившееся «сверху-вниз» к середине 50-х мнение о том, что уже к концу 20-х годов была создана материальная база для социалистического хозяйства. Здесь же в завуалированной форме критиковались насильственные методы коллективизации. Как и недостаточное внимание властей к роли среднезажиточного крестьянства («середняков») в продовольственном обеспечении страны и, соответственно, к созданию колхозов на основе этой социально-экономической прослойки.
Эта работа была раскритикована «наверху», но, естественно, без конкретных контраргументов. Тем не менее, в СССР в второй половине 60-х-начале 70-х, по оценкам Отдела агитации и пропаганды ЦК КПСС, было опубликовано свыше 100 аналогичных и схожих по содержанию книг и статей.
В этой связи, небезынтересны данные кандидата исторических и экономических наук И. Ялтаева в его книге «Коллективизация сельского хозяйства Марийской автономной области в 1929-1936 годах» (Йошкар-Ола, 1999): «...В послехрущевский период некоторые историки, основываясь на архивных документах, попытались объективно осветить деятельность партийных и госорганов по проведению политики сплошной коллективизации и ликвидации кулачества как класса. Но эти работы авторов, которые не совпадали с партийно-политическими установками, подверглись резкой критике».
Так, в 1968 году в № 8 журнала «Вопросы истории КПСС», напоминает И. Ялтаев, была подвергнута критике книга Н.И. Немакова «Коммунистическая партия-организатор массового колхозного движения» (М., 1968 г.). В статье говорилось, что в книге Немакова политика партии по колхозному строительству «...выглядит как цепь сплошных извращений и ошибок». Также грубейшими ошибками автора были названы его «попытки критически рассмотреть решения съездов и пленумов партии по вопросам социалистического преобразования сельского хозяйства».
В 1969 году с резким осуждением работ исследователей, «очерняющих историю и результаты коллективизации», выступала партийная печать как в центре, так и на местах.
В них чуть ли не в унисон отмечалось, что часть историков «вместо всестороннего изучения опыта партии, диалектики его развития концентрируют всё свое внимание на ошибках и недостатках, выпячивают и раздувают их».
Соответствующие оргвыводы делали издательства, редколлегии и научные центры, где работала столь проблемная «часть историков». Но публикации и мнения насчет всесторонней объективной оценки коллективизации, её методов и результатов «прорывались» в советские СМИ и в дальнейшем. Прежде всего, потому, что все быстрее нарастал советский импорт зерновых и продуктов животноводства. Да еще в сочетании с вереницами горожан, в растущем количестве направляемых властями в помощь колхозам, на животноводческие фермы, хлопковые поля, овощные базы и в плодовощеводческие хозяйства.
Так что отмена 80 лет тому назад «Дня урожая и коллективизации» была вполне логичной, а сама коллективизация — неизбежной...
Игорь Леонидов
