Мысль о стратегическом одиночестве

Для максимально отчетливого уразумения того, что произошло в мире за четыре недели сентября, нам следует обратиться к политической истории. Исторические модели достаточно часто повторяются. История движется в пределах строго определённых направлений, и вариантов здесь не так уж много, если только по воле Божией «не побеждается естества чин». И потому-то, решимся сказать, у истории есть сослагательное наклонение: к историческим событиям зачастую позволительно приложить непозволительное «если бы...».

Начнем с памятной даты. В текущем году исполнилось 205 лет со времени окончаниия работы Венского конгресса общеевропейского съезда победителей Наполеона, участники которого расчленили побежденную наполеоновскую империю. Распределяли между собой, кому достанутся те или иные территории, присоединенные Наполеоном к «старым департаментам» Франции или вручённые императором своим родственникам, сподвижникам и  вассалам. В подобных случаях затруднительно избежать несогласий. Единственным, что в стане победителей практически не вызвало споров, было отношение к пожеланиям Российской империи, то есть державы, без которой никакой победы над Наполеоном почти наверняка не было бы. Великая наполеоновская армия, в составе которой числились крупные воинские контингенты почти всех стран-участниц встречи в австрийской столице, расточила свою жизненную энергию в ходе русской кампании 1812 года. 

Однако по порядку.

Конгресс открылся 18 сентября 1814 г. А 28 ноября  военный историк генерал-лейтенант Александр Иванович Михайловский-Данилевский, находившийся в полковничьем чине в Вене при императоре Александре I, записал в своем дневнике: «Слу­хи о несогласии держав, участвующих в конгрессе, уси­ливаются с каждым днем, и начинают говорить о вой­не, которая должна скоро разгореться между ними... известно, что многие державы вооружаются против России, в особенности англичане... Они утверждают, что не следует уступать нам Польшу, потому что Россия, требуя этот край, обнаруживает намерение занять в политической системе Европы место Наполеона...»

Александр I

Поляки были  основной составляющей «дванадесяти языков» – наполеоновских войск, пришедших в Россию. Однако император Александр Павлович был давнишним сторонником восстановления польской государственности, о чем  много  было говорено с одним из ближайших друзей юности – князем Адамом Чарторыйским, польским радикальным националистом и министром иностранных дел Российской империи (1804-1806). Император Александр Павлович прекрасно понимал, что позиция Австрии, Пруссии, Англии, а также памятное всем русским людям участие поляков в походе 1812 года против России делают невозможным немедленное осуществление «справедливого дела». При встрече с другом юности и его семейством по пути в Вену император сказал об этом прямо: «Еду на конгресс, чтобы работать для нее /Польши/, но надо действовать постепенно. У Польши три врага: Пруссия, Австрия и Россия, и один лишь друг – я...»

Чарторыйского император взял с собою на конгресс.

В собственноручно составленной памятке Александра Павловича первым пунктом было записано: «Варшавское Герцогство»: император предполагал сперва восстановить Польшу в пределах принадлежавших союзной Пруссии (в обмен на большую часть Саксонии) и России польских земель в «конфедеративном» единении с Российской империей, но как отдельное государство, приняв польскую корону.

Эти российские притязания были сочтены тогдашним «коллективным Западом» неприемлемыми. 

Говоря о положении дел на конгрессе, Данилевский заключает: «Два с половиной месяца были достаточны для европейских кабинетов, чтобы успеть в своих непри­язненных к нам отношениях... Едва мы представили требования насчет Польши, как все восстали против нас и стали грозить войной, утверждая, что Россия жела­ет присвоить себе диктаторскую власть. В Вене встре­тили нас не как избавителей, но как людей, пагубному влиянию которых надо противодействовать. Менее чем в три месяца мы завоевали Францию и Париж, но за такое же время не можем кончить дел конгресса».

Талейран

Особая роль на конгрессе досталась представителю побежденных: незаурядному дипломату, «гению измен», князю Шарлю Морису де Талейрану. Приглашенный в качестве наблюдателя, он буквально за несколько дней доказал Австрии и Англии свою полезность в операции по «сдерживанию» России и в дальнейшем разговаривал с Александром Первым в качестве некоего представителя всех западных участников. В этом смысле интересны его секретные доклады Людовику XVIII. Так, 9 октября в доверительной беседе с Меттернихом он «умышленно с иронией упомянул о союзниках.

 – Не говорите мне больше о союзниках, – отозвался Меттерних, – они уже не существуют.

– Как у вас недостаёт храбрости помешать России поясом окружить ваши существеннейшие владения: Венгрию и Богемию!» – продолжил Талейран.

Меттерних

И глава австрийской делегации, хозяин конгресса Меттерних отнесся к сказанному с полным сочувствием.

В декабре 1814 года Талейран по договоренности с Меттернихом встретился с представителем Англии лордом Кастельри и пред­ложил ему подписать совместно с Австрией и Франци­ей некую «маленькую конвенцию» с целью «обеспечить права Саксонского короля», которого Александр Павлович вполне резонно именовал предателем. Это означало, что Пруссии саксонские земли не достанутся, а стало быть, и польские земли, бывшие под прусским контролем, не войдут в состав Польского Королевства и не сбудутся планы русского императора по восстановлению Польши.

– Конвенция? – повторил  Кастельри. – Иначе говоря, вы предлагаете союз?

– Из этой конвенции может получиться и союз, – отве­тил Талейран.

3 января 1815 года Талейран, Меттерних и Кастельри подписали договор, согласно которому Австрия, Англия и Франция обязывались выставить по 150.000 солдат каждая в случае войны /с Россией. – Ю.З./, взаимно условиться о выборе главнокомандующего и не заключать сепарат­ного мира, а лишь мир с общего согласия. Предпола­галось в будущем расширить конвенцию и пригласить к участию в ней еще некоторые страны – Баварию, Нидер­ланды и др. Фактически речь шла о создании «протоНАТО-протоЕС». 

Талейран отправил «маленькую конвенцию» из Вены в Париж с нарочным, прося короля Людовика озаботиться сохранением строжайшей тайны. 19 января Талейран получил подписанный (ратифицированный) документ обратно. В тот же день инициатор «протоНАТО» обратился к своему королю с письмом: «Теперь, Государь, коа­лиция разрушена и разрушена навсегда. Франция более не изолирована в Европе. Вы действуете в сою­зе с двумя великими державами, тремя второстепенными, а вскоре к нам присоединятся все государства, кои руководствуются противореволюционными /так! – Ю.З./ принципами».

Талейран предложил Австрии и Англии совместно с Францией воздействовать на турецкого султана и начать, если это покажется целесообразным, диверсионную proxy-войну с Россией. Австрийскому фельдмаршалу князю Шварценбергу было дано поручение: составить детальный план военных действий против России.

Нас не должно удивлять, что Александр ничего не знал о новых планах своих союзников. Важнее понять: император и не подозревал, что нечто подобное в принципе возможно. А ведь даже в особо союзной нам Пруссии министры высказывались против «увеличения тер­ритории России» пускай в  обмен на присоединение Саксонии. То есть они желали бы и сохранить польские провинции, и получить Саксонию, хотя бы частично. Австрия и Англия, однако, полагали, что для открытой войны с Россией время еще не пришло. Во всяком случае, Пруссию не успели включить в число участников «протоНАТО». Этому помешал неожиданный скачок истории: Наполеон покинул остров Эльба, высадился около Антиба и двинулся в направлении Парижа. Столица Франции встретила «корсиканское чудовище» с восторгом.

Людовик XVIII поспешно удалился в Бельгию, при этом торопливость его была такова, что он позабыл прихва­тить с собой ратифицированный им секретный договор о создании «протоНАТО», согласно которому, напоминаем, «прото-евроатлантисты» намеревались пре­доставить для войны с Россией 450 тысяч солдат.

Наполеон

Найдя в королевском кабинете этот недвусмысленный документ, Наполеон принял решение ознакомить с ним императора Александра. 8 апреля секретарь русского посольства в Париже Будягин вручил бумагу своему государю. Теперь, как полагал Наполеон, Александр сможет наглядно убе­диться в характерно западном благородстве своих союзни­ков. Утром следующего дня Александр Павлович пригласил к себе барона Генриха Штейна, бывшего прусского премьер-министра, неофициального советника императора по европей­ским делам и неофициального же члена российской делегации на Венском конгрессе. Александр Павлович вручил барону для прочения «протонатовский» договор, а затем объявил о своем желании, чтобы советник по европейским делам присутствовал при разговоре императора с Меттернихом. 

Вскоре появился Меттерних. Император показал ему договор и осведомился:

– Знаком ли вам этот документ?

После длительной паузы Меттерних решился было прервать молчание, но император остановил его:

– Меттерних, покуда мы оба живы, об этом предме­те никогда и никакого разговора между нами быть не должно. Теперь нам предстоят другие дела: Наполеон возвратился, и поэтому наш  союз должен стать крепче, чем когда-либо прежде.

С этими словами он швырнул бумагу в огонь камина и завершил аудиенцию.

Если бы император повел себя так, как наверняка предполагал Наполеон, европейская, а значит, мировая история приняла бы несколько иной облик. Однако Наполеон, несмотря на горький для него опыт войны 1812-1813 годов, так и не научился достаточно понимать русских, в том числе русских царей.

Далее произошли известные события. И «протонатовский» договор после внесения в него кое-каких поправок, вызванных новыми обстоятельствами, 14/26 сентября 1815 года обратился в Священный союз: «протонатовцы» сочли, что сдерживание и отбрасывание России, действительно, придется немного отложить, а российские пожелания – временно удовлетворить.   

Если бы не исконная наша и непонятная сентиментальная привязанность ко «всему европейскому», «западному» притом не ко всамделишному, а нами же самими нечувствительно воображенному, Священный союз развалился бы никак не позднее русско-польской войны 1830-1831 годов (см. «Клеветникам России»), а то и полутора годами ранее, после войны русско-турецкой. Однако мы рыцарственно дотянули до Восточной войны. В 1854 г. к антироссийской коалиции в составе Англии, Франции, Турции, Сардинии, государств Германского союза, австралийцев, новозеландцев, поляков, венгров и проч. присоединились Пруссия и Австрия («удивившая мир своей неблагодарностью», как было тогда же сказано).

Каждое из европейских государств, которых Россия полагала своими союзниками и/или партнерами, на том или ином историческом этапе непременно «удивляло мир, – на самом деле горько удивлялась лишь в очередной раз преданная Россия, – своей неблагодарностью». Удивляли то братская Пруссия, то единоверная Болгария, созданная кн. Дундуковым-Корсаковым, не говоря уж о единоверной Румынии, а теперь и единоверной Грузии. И нет больше князя Николая Черногорского, которого император Александр III называл единственным нашим союзником, не считая двух других, главных: Русской Армии и Русского Флота.

Мы все это, особенно после очередного удивления, пожалуй, понимали, но мысль о нашем стратегическом одиночестве на eвропейском континенте не то чтобы пугала, но представлялась и сейчас представляется  чрезмерно мрачной, да ещё и недостаточно демократичной.   

Исторический антироссийский консенсус есть культурно-исторический факт. Его необходимо наконец-то осознать, принять к сведению и дать на него исчерпывающий ответ (который заключается в скорейшем достижении максимальной самодостаточности на всех уровнях державного бытия).

Положение со времен Венского конгресса усложнилось. Со второй половины 1960-х годов, когда Соединенным Штатам, в результате Второй мировой войны окончательно заменившим Англию («Как трудно жить на свете, когда с Россией никто не воюет». Генри Джон Темпл, лорд Палмерстон), удалось поэтапно лишить Европу даже подобия суверенитета («...создание интегрированной наднациональной Западной Европы. Президент Эйзенхауэр считал, что единство, выходящее за рамки национального уровня, создаст более сильного союзника в холодной войне, способного нести большее экономическое и военное бремя в Европе, что позволит Соединенным Штатам сосредоточиться на сдерживании советской экспансии...»).

Далее последовала катастрофа 1991 года, что привело к образованию антирусских «протекторатов» на так называемом постсоветском пространстве. Такое положение дел серьёзно препятствует традиционному политическому маневрированию, игре на внутриевропейских противоречиях. Увы, среди оскоплённых государств старой Европы особым противоречиям, да еще по русскому вопросу по самой природе вещей взяться неоткуда.

Однако мы продолжаем по инерции удивляться и возмущаться. Так, в операции «Навальный-Новичок» многих из нас особенно удивило и возмутило поведение Меркель и Макрона. А ведь иначе и быть не могло. 

Юрий Загосскин