Русские Вести

Как жил простой советский инженер


Жизнь советского студента вопреки побрехушкам профессиональных разоблачителей тоталитаризма была бесконечно далека от их черных измышлений.

«Но то житие вьюноши, занятого в основном процессом познания и не обремененного семейными и прочими житейскими проблемами» – бухтят хулители совдепии. А вот после учебы и начиналась серость будней, скука гарантированных уравнительных 140 рублей в месяц.

Отчасти можно согласиться, что стабильность приедается и несколько напрягает необходимость каждый день, невзирая на погоду, точно в восемь часов утра являться на службу и заниматься часто рутинной работой. Но подавляющее число людей не эстрадные звездуны, не чутконосые историки, не вольные борцы за демократию и прочие представители творческих профессий, не связанных с производством материальных благ, посему должны добывать хлеб насущный в поте лица своего систематическим производительным трудом. А труд, да простят меня мажоры-мироеды, – естественное проявление человека.

Конечно, жизнь простого советского инженера не походила на безответственное времяпрепровождение, например, участников «рок-гуртка» «Машина времени», описанное Петром Подгородецким в автобиографичной книге «Машина с евреями». Нешто за осадомевшими народными артистами угонишься… Да и нужно ли переводить свою жизнь на беспробудное занятие сексом, наркотиками, пьянством и рок-н-роллом (это называется муками творчества)? Однако не соглашусь с тем, что труд инженера был скучен и задавлен беспросветной уравниловкой. Конечно, у каждого свой опыт жизни, однако мой был вполне типичным.

Через месяц после защиты диплома у меня родилась дочь, и надо было думать о том, как получше прикрывать попку подрастающему поколению. Распределение получил на один из очень крупных машиностроительных заводов Подмосковья. В отделе кадров попросил направить в цех мастером участка. Выбор был связан с тем, что я уже был наслышан о том, что «цеховики» зарабатывают больше инженеров из технических отделов завода. Возражений у отдела кадров не имелось. Так, в 1978 году я стал на три года сменным мастером на участке чистовой обработки валков прокатных станов.

И сытно, и вкусно

Должностной оклад мастера равнялся 140 рублям. К нему надо присовокупить червонец в виде обязательной надбавки к окладу за работу в ночное время, плюс систематическая премия за выполнение плановых показателей в размере 40 % от оклада, плюс разовые премии за победы в соцсоревновании, за внедрение новой техники и прочие случайные премиальные покосы – итого на круг в тучные месяцы набегало до 250 рублей.

Не буду сюда набавлять совсем нерегулярные 10-20-рублевые приработки от решения курсовых заданий, что носили мне учащиеся-заушники, и которые обычно оформлял в ночную смену, чтобы ненароком не закемарить и не лишиться премии, нарвавшись на проверку бдительного начальства.

В 1985 году средняя зарплата в СССР по народному хозяйству равнялась 195,8 рубля (без учета отнюдь не мифических т.н. фондов общественного потребления). По РСФСР – 207,8 руб., по Украине – и того больше, т.к. старший брат имел привычку в ущерб себе изрядно приплачивать братским республикам. Факт железобетонный.

Средняя зарплата станочников моей смены колебалась в районе 280 рублей. Эта цифра врезалась в память потому, что я, как мастер, ежемесячно заполнял таблицу экономических показателей вверенного мне трудового коллектива. В смене работало два токаря-виртуоза, чья зарплата не выходила за пределы 450-500 рублей. Имелось несколько лодырей, довольствующихся 150 рублями, а в основном рабочие держали зарплату (оплата труда была сдельной) на уровне 300 рублей.

Чтобы понять, много ли я получал, надо напомнить стоимость важнейших продуктов питания из продовольственной корзины 1985 года, утвержденной коммунистическим режимом. Согласимся, что еда всему голова. С пустым брюхом или набитым всякой прогрессивной дрянью трудно работать и мечтать о светлом будущем.

Мяса и мясных продуктов «коммуняки» отвалили в корзину, конечно, с превеликим перебором – почти в два раза больше, чем в свободной от оков тоталитаризма Украине. Но что с них взять – кровопивцы, одним словом!

Остроглазые критики социализма не преминут меня уколоть – «в магазинах мяса не было».

Не буду отливать пули: мясо в обычных магазинах Подмосковья, равно и в магазинах других регионов страны (кроме Москвы, столиц республик и крупных городов) далеко не всегда выкладывали на прилавки. Впрочем, так же как и сейчас. Для того, чтобы его купить, иногда в выходные дни ходил на рынок и там без проблем отоваривался говяжьей вырезкой по 4 рубля за килограмм. Свинина стоила на полтинник (50 коп.) дороже.

Как бы там ни было со снабжением городов мясными продуктами, морозилка моей «Оки» всегда была плотно упакована свининой, курятиной и рыбой. Нет сомнений, что в советское время заметно больше потреблялось качественной белковой пищи. Подчеркну – КАЧЕСТВЕННОЙ отечественной, а не нынешней заморской, мороженой-перемороженной, взращенной на генно-модифицированной сое.

Помнится даже анекдот из «раньшего» времени: «Парадоксы социализма. Прилавки пусты, но домашние холодильники забиты под завязку. Народ ропщет, но голосует «за».

Разговоры ренегатов с плюрализмом взглядов в одной голове о том, что население жило впроголодь, я отношу на счет их бесноватого воображения. Мясопустия уж точно не наблюдалась.

Нелишне напомнить, что «коммуналка» в то проклятое время отсутствия свободы слова стоила оскорбительно мало. В сумме за коммунальные услуги, например, трехкомнатной квартиры, «гомосоветикус» платил 12 рублей.

Пойдем дальше. Минимальная зарплата в стране, рассчитанная Совмином и утвержденная ВЦСПС (Всесоюзным центральным советом профессиональных союзов), равнялась 70 рублям. И попробуй заплати меньше. Могу подтвердить незыблемость «минималки» из собственного производственного опыта. Мой коллега-приятель с соседнего участка однажды по неопытности в воспитательных целях закрыл одному своему сачку-работяге нарядов на сумму менее этой пороговой величины. За этот просчет его затаскали по профкомам и парткомам, не считая нахлобучки от старшего мастера и начальника цеха. И зарплату лентяю заставили довести до законного минимума.

Сравнение с прожиточным минимумом строителя капитализма в суверенной Украине не входит в тему статьи. Кому не в облом, может самостоятельно сопоставить потребкорзины и сделать вывод, когда отвешивали больше прав на жизнь.

Однако в помощь несколько строк. Согласно нормативному документу «Постановление Кабинета Министров Украины от 14 апреля 2000 р. № 656, норма «продуктів харчування» среднестатистического украинца по ряду важнейших продуктов или уступает или примерно равна тому, что определяли в пайку немецкого военнопленного в сталинских лагерях.

Месячная норма потребления свободного украинца:

мяса – 2,1 кг (1,82);

рыба – 0,91 кг (3,1);

сахара – 2,0 кг (0,6);

хлеба – 4,9 кг (18,18);

масло растительное – 0,58 кг (0,61);

сало – 0,166 кг (сало или комбижир – 0,61);

картофеля и овощей – 14,3 кг (15,15);

молока – 5 кг (7,5).

В скобках указанна норма потребления военнопленного в соответствии с постановлением СНК СССР 1782-79сс от 30 июня и 4732рс от 6 августа 1941 г.

Но так жили ИТР (инженерно-технические работники). А ведь имелась в СССР и многочисленная трудовая элита. Например, шахтеры, количество коих в Украине было около 400 тысяч человек.

Роковая глупость гегемона

Сих подземных тружеников я в упор понять не в состоянии. Жили в СССР, окруженные почетом и уважением, колупали отбойниками зарплаты от 500 до 1000 рублей (столько получали министры), летали на уик-энд в Сочи и вдруг стали стучать касками об асфальт.

Чего им не хватало, что они стали одними из главных инициаторов свертывания социалистического проекта? Читая требования бастующих горняков 1989 года, диву даешься размаху их желаний. Например, «установить 70 % пенсий от общего заработка, но не менее 300 рублей (шахтерам)», «установить продолжительность отпусков шахтерам – 60 дней» и даже «предлагаем Верховному Совету СССР пригласить в страну экономиста Леонтьева В. В. для разработки конкретной экономической модели выхода страны из экономического кризиса».

Василий Леонтьев приехал из Америки, похлопал по плечам местных реформаторов-коновалов, и через два года кердык Союзу, а вместе с ним престижности работы шахтером – как, впрочем, и всех других трудовых специальностей.

Советская власть была чрезмерно чуткой к мнению трудящихся, потому и наскучила. Наверное, так случается в отношениях с хорошими домовитыми и безотказными женщинами. Пролетариату захотелось изысков и разнообразия. И они получили в избытке экстрим капиталистического труда. Теперь бастуй не бастуй, всё равно получишь хрен по копейке. Капитал не склонен цацкаться с рабочим классом. За всё приходится платить, а за собственную дурь – по двойному тарифу.

Но продолжим отделять овнов от козлищ.

Между молотом и наковальней

Работа мастером почти ничего не дала мне с точки зрения инженерного творчества. Продукция цеха по технологическим параметрам не являлась сложной. Шла она десятилетиями, не меняясь конструктивно, техпроцесс рационализировали до совершенства. Да и сама работа мастера была отлита в лозунг «Забудь индукцию, давай продукцию».

Правда, разок от избытка опыта предложил упростить технологию изготовления одного серийного изделия, исключив шлифовку на круглошлифовальном станке, а доводку детали совместить с чистовой токарной обработкой. Но старший мастер, сам из станочников, посоветовал не страдать муками творчества и не лишать шлифовщиков калымной (то бишь очень выгодной по расценкам) работы. На том мои рационализаторские потуги уснули до времени.

Довелось мне несколько раз выигрывать заводской конкурс на звание «Лучшего мастера». Но лауреатства удостаивался скорее от умения толково заполнить пространные конкурсные формы, чем от умения по-настоящему руководить коллективом, состоящим из матерых работяг, обуреваемых не желанием выполнять плановые задания, а элементарным рвачеством.

В Советском Союзе рабочий класс занимал нишу гегемона (по крайней мере, официально за ним застолбили это место), и дисциплинировать нерадивых работников было очень сложно. За три года работы цеховым мастером мне удалось освободить свою смену только от одного забулдыги – и то не по статье КЗОТа, а потому что замордовал его обоснованными придирками и регулярно отстранял от работы, учуяв малейший запах перегара.

Лютовал не по причине злобности, а в основном из инстинкта самосохранения. Производство у нас являлось травмоопасным, ибо обработка велась на станках, на которые приходилось взбираться по лесенке. На тот свет можно было загреметь даже от отскочившей стружки весом с кувалду. Если станочник, будучи под хмельком (умудрится, гад, втихую принять на грудь!), решит побыть в роли Стаханова и травмируется, мне почти автоматически обрезали премию по самое не могу.

Более того, если травма случится опасной для жизни, то мастера могли запросто привлечь к уголовной ответственности. В мою бытность мастер термического участка из нашего цеха огрёб один год условного срока за то, что его термист случайно нанес серьезную травму контролёру – вышиб тому глаз. Рабочий болгаркой зачищал место замера твердости детали после термообработки, круг разорвался, и осколок, минуя защитный кожух, угодил в око контролёра, крутившегося рядом. Человек – инвалид, а мастера чуток на нары не сопроводили. Администрации цеха удалось отстоять его перед правосудием только потому, что отсутствовали прямые признаки нарушения техники безопасности.

Одним словом, эта собачья должность быстро перестала греть меня – снизу гегемон хайло открывает, сверху начальство рот на тебя поднимает, а быть в гармонии с тем и другим – это уже из области Метафизики Верхнего мира. Хотя определенный жизненный опыт приобрел. В довесок к нему неплохо овладел многофункциональными матюками, научился виртуозно забивать козла в домино и постоять за себя, вплоть до рукосуйства. И на том спасибо. Потому как только подвернулась по-настоящему инженерная работёнка, я тут же встал на лыжи.

В одном из городов Луганской области, откуда был родом, Союзное Министерство электронной промышленности начало организовывать машиностроительный завод для выпуска спецоборудования. Туда я и устроился технологом механосборочного цеха.

Кайф от инженерного труда

В один из первых рабочих дней увидел на доске заводских объявлений лист ватмана, на котором художник красивым крупным шрифтом расстарался перечислить к сведению рационализаторов и изобретателей пять устройств и приспособлений, необходимых для технологического процесса.

Сходил к главному технологу за разъяснениями по каждому пункту, затем спустился в цех, уточнил параметры оснастки, которую должны были эксплуатировать её заявители. И где-то через пару недель положил на стол главного технолога все пять предложений с чертежами общего вида устройств, выполненных для наглядности в аксонометрической проекции. А для установки размагничивания стальных деталей и заготовок переменным магнитным полем с затухающей амплитудой не поленился рассчитать параметры катушки индуктивности – основного элемента демагнетизатора.

Главный технолог удивленно полистал при мне мои рацухи, задал несколько контрольных вопросов (сам ли я автор сих решений) и посоветовал для быстрого их внедрения взять в соавторы начальников производственных участков, где должна была эксплуатироваться оснастка. Я не стал возражать. В течение двух месяцев всю оснастку изготовили и внедрили в производство, а в моём расчетном листе возникла графа «вознаграждение за рационализаторское предложение».

Эта строка стала настолько постоянной, что в трудовой книжке очень скоро появилось несколько вкладышей, т.к. не хватало места для внесения отметок о денежных вознаграждениях. Нельзя сказать, что они были велики. На размер гонорара влиял экономический эффект от внедренного изобретения или рацпредложения. Завод выпускал сложную технику с элементами точной механики в единичных экземплярах, а часто даже в опытных образцах. Даже мелкие партии случались очень редко. Потому экономическому эффекту просто негде было разгуляться.

Тем не менее, «мелким огнем» мне почти ежемесячно удавалось (пока работал цеховым технологом) накашивать до 50 рублей. Это была существенная прибавка к 140 рублям моего оклада и 63 рублям регулярной премии (45 % от оклада).

К тому же я не ленился постоянно вести платные курсы повышения квалификации для рабочих. Читал несколько дисциплин, среди которых, хорошо помню, были: техническое черчение, основы материаловедения (марки стали, виды термической обработки стальных заготовок) и основы взаимозаменяемости (системы допусков и посадок).

Моему профессиональному росту помогало то обстоятельство, что завод находился в стадии стремительного роста. К нам приходили далеко не асы своих профессий, да и я сам ещё не был классным специалистом, хотя добротная техническая подготовка и навыки к самостоятельной работе, полученные в университете, здорово помогали. И пока в цехе отсутствовало специальное станочное оборудование, приходилось ломать голову, например, над тем, как качественно проводить координатно-расточные работы на обычных универсальных фрезерных станках (даже не повышенной точности). Или при отсутствии установок для поверхностного закаливания деталей токами высокой частоты осуществлять сквозную закалку в электрических печах с минимальной поводкой заготовок. Или разъяснять фрезеровщику, никогда толком не работавшему на зубофрезерном станке, что такое корригированные зубчатые колеса. И почему лишний зуб в нарезанном колесе через несколько циклов приводит к сбою шага укладочного механизма автомата упаковки резисторов в перфоленту.

По мере поступления на завод нового, а зачастую уникального станочного оборудования, по долгу службы приходилось участвовать в его освоении. Это была отличная производственная школа. Мои скромные способности находить оригинальные решения в нестандартных ситуациях заметило начальство и дало ход моей карьере.

Через шесть лет я из рядового цехового технолога дорос до кресла главного инженера. И было весьма лестно, черт побери, когда в Москве главный инженер четвертого Главка Министерства электронной промышленности СССР представлял меня как самого молодого главного инженера предприятий отрасли.

Но я, собственно, не о своей стремительной карьере, а о том, что труд инженера несет в себе огромный заряд творчества. И от решения технических задач, можно ловить кайф, наверное, не меньший, чем ловил Ричи Блэкмор, когда нащупывал культовый гитарный рефрен «Smoke On The Water».

Трудно не согласиться с тем, что труд хорошего инженера увлекательнее работы виртуоза-разливщика пива, рекламного агента, втюхивающего потреблянам всякий непотреб, или реализатора на блошином рынке.

В 1991 году с нашего быдлячего согласия прикончили «Союз нерушимый», прельстившись высокохудожественным свистом про 30 сортов колбасы на прилавках. И через пару лет почти все малые и крупные предприятия нашего «наукоемкого» града (за исключением химкомбината, который сейчас тлеет в половину своих промышленных кондиций) были превращены в прах розбудовы. На улицы одномоментно выбросили 30 тысяч человек, занимавшихся созданием материальных ценностей.

Отдельная песня о том, как выживал советский инженер в рукотворном хаосе грабежа великой страны, затеянного компартийной сволочью, вмиг сменившей окраску. Одно скажу: вопрос в 90-е годы стоял о физическом выживании. И выжить удалось, в отличие от миллионов украинцев, которых в могилу преждевременно спровадили самостийные братки-реформаторы.

Антон Дальский

Источник: cont.ws