Спецпроект к 20-летию начала российской войны с терроризмом.
О событиях в Буденновске рассказывает Алексей Филатов, в то время капитан ФСБ, офицер группы «Альфа», участник штурма городской больницы.
«Лента.ру»: Вы были непосредственным участником того неудавшегося штурма больницы в Буденновске. Что произошло тогда?
Филатов: Нужно начать с того, что 1995 год — это момент самой большой слабости нашего российского государства, тогда еще молодого, момент слабости всех силовых структур. После 1993 года, событий у Белого дома, спецподразделение «Вымпел» было расформировано, стоял вопрос о расформировании «Альфы». Аппарат комитета госбезопасности был фактически уничтожен, была сдана вся агентурная сеть. Именно на этой волне я пришел в группу «Альфа». Представляете, там был недобор 50 процентов! За 42 года существования этого подразделения, это был единственный раз, когда был такой недобор. Люди массово уходили со службы.
И именно в этот момент слабости государства произошел первый теракт из череды Буденновск — «Норд-Ост» — Беслан. Сложный теракт, ни одни силовые структуры не сталкивались с таким масштабом, это было ново не только для нас, но и для всего мира. Трагедия заключается в том, что не нашлось человека в руководстве государства, который бы отважился взять на себя ответственность за последствия того, что было бы, если бы мы довели штурм до конца.
Был шанс довести штурм до конца?
Как военный человек, участвовавший в этом штурме, я могу сказать, что мы могли бы взять больницу штурмом, но тогда жертв было бы на несколько сотен человек больше. Потому что сработать так, как нас учили, — не подвергая опасности жизни заложников, пытаться взять террористов живыми — в той ситуации было невозможно. Было около 2000 заложников — живой щит. Террористов было около 200. Быть может, во время штурма уже около 150. При таком серьезном огневом сопротивлении гражданские люди не могли не пострадать. Около 100 человек погибли в результате всех этих действий.
16 июня 1995 года. Сотрудники и пациенты Буденновской городской больницы использовались боевиками в качестве живого щита.
Эта операция была мало похожа на операцию по обезвреживанию террористов и освобождению заложников, она была больше похожа на войсковую операцию. С нами в штурме участвовали ребята, которые штурмовали дворец Амина в Кабуле. Люди, которые прошли спецоперации, прошли афганские войны, чеченскую, и они говорили, что не видели такой плотности огня ни в одном бою. Представьте: четырехэтажное здание, и каждое окно — бойница, где сидит снайпер, автоматчик, а, бывало, еще и пулеметчик или гранатометчик. Это шквал огня. Назвать это классической операцией по освобождению заложников просто невозможно.
А стоило тогда вообще штурм начинать? И как это повлияло на дальнейшее развитие событий?
Поступили, в общем-то, «в лоб» и по классике. Дождались третьих суток, когда наступает критический момент: заложники на пределе и террористы уже достаточно устали. И в этот момент начали штурм. Через двадцать лет я могу сказать, что надо было действовать совершенно по-другому. Надо было вести переговоры, договариваться о чем угодно, выпускать этих террористов, чтобы они победителями поехали на автобусах, и во время движения брать их штурмом и уничтожать. Да, при этой операции обязательно пострадали бы заложники. Это звучит жестко. Но я всегда говорю в этих случаях: вы помните, что случилось в итоге в результате этих переговоров и договоренностей с террористами?
Вы имеете в виду Хасавюртовский мир?
Да, у нас закончилась Первая чеченская война. Потом начался беспредел в Чеченской Республике: там погибли много гражданских, был исход русского населения из Чечни. Потом была «вторая чеченская», где погибли уже тысячи солдат и тысячи гражданских лиц. Поэтому я думаю, что если бы силовики довели до конца эту операцию (а я считаю, что штурмовать можно было только колонну с автобусами во время движения), то не было бы и Второй чеченской.
Кто-то должен был взять на себя ответственность. Сказать: «Ребята, надо довести работу до конца. И если будут убитые среди заложников, значит, такова их судьба». Как говорят в Израиле: «Если ты попал в заложники, значит, это твоя судьба». Это жесткий подход. А мы в тот момент не были готовы к такому исходу, руководство было не готово.
Но ведь штурм колонны готовили. Это уже подтвердили нам и Куликов, и заложники, которые видели, как садился вертолет, а там были «сферы» спецназа.
Операция по штурму колонны действительно готовилась. И мы ждали команды. Наше подразделение было готово. Но команды не поступило. Самая главная проблема, как я уже сказал, слабость нашего руководства. В Буденновске не нашлось сильного человека, который взял бы жертвы среди гражданских на свою совесть. Ни Борис Николаевич, ни Черномырдин такими людьми не были. Они подставили весь народ и государство, поставив на колени. Знаете, когда в 2002 году случился «Норд-Ост», я больше всего опасался, что не найдется человека, который возьмет на себя ответственность за этот штурм и не даст команду. Если бы тогда Дубровку не штурмовали, это была бы вторая серия Буденновска.
Один из раненых во время попытки штурма больницы солдат федеральных сил
В «Норд-Осте» не погиб ни один боец из «Альфы» или «Вымпела». В Буденновске за четыре часа боя были три «двухсотых» и много раненых. По словам бойцов и командиров, во время штурма была какая-то жуткая неслаженность в действиях московской и краснодарской «Альфы». Большинство говорят о том, что операция в целом была плохо организована.
Это же была инициатива руководящего состава, чтобы на штурм пошла московская «Альфа». Уже в самом начале были допущены просчеты, которые не позволяли эффективно провести эту операцию. Ну нельзя при помощи 90 человек штурмовать заминированный объект, обороняемый 150 боевиками да еще при таком количестве заложников. По всей классике проведения подобных операций у нас должно было быть трехкратное превышение по численности. Я уже сказал, что силовые структуры в тот период вообще были слабы. И сама операция вообще была не подготовлена и не продумана. В частности, когда нам ставили боевую задачу, здание называлось трехэтажным. Я вышел на боевую позицию и вижу — четыре этажа. И неслаженность работы подразделений тоже была. Когда я сидел в укрытии, ко мне летели пули из-за спины. Ребята, которые стояли в оцеплении из министерства обороны, услышав выстрелы, на всякий случай стали стрелять в сторону больницы. Но это естественные элементы войны. Это нормальная война, не киношная, которую показывают в американских фильмах или в нашей «9-й роте».
В чём ещё выражалась неподготовленность?
Передо мной в десяти метрах лежал сотрудник, раненный в ногу, а мы не могли его эвакуировать, потому что не было запланировано, что у нас будет какая-то тяжелая техника, хотя бы просто БТР. Думаю, что виноваты в этом все силовики, которые командовали непосредственно нами. Информации о противнике было недостаточно. Когда мы вышли на огневой рубеж, я увидел в 30 метрах привязанных к решеткам заложников, а из-за их спин стреляли террористы. Это очень неравноценная ситуация. Моя задача: не ранить и не убить заложника. То есть практически задача невыполнимая, и это было понятно еще при ее постановке. Однако снайперам «Альфы» удалось ликвидировать существенное количество боевиков.
Нам приходилось работать в паре: пулеметчик и снайпер. Я стрелял поверх головы заложника, он инстинктивно пригибался, уворачиваясь от кирпичной крошки, и в это время снайпер стрелял в террориста… Знаете, может для компьютера это хорошая игра, а живьем это страшно.
Тем не менее все сотрудники проявили героизм, и сделано было много. У нас трое погибших и 17 тяжелораненых. Легкораненых я не считаю — некоторые находили у себя ранение спустя 2-3 часа после боя. Героизм, проявленный сотрудниками, под сомнение не ставится. Но изначально задача в том виде, как она была поставлена, была провальной.
19 июня 1995 года. Российские силовики наблюдают за отходом автобусов с боевиками Басаева из Буденновска.
Какими были последствия Буденновска? В политике и в силовых структурах...
Кизляр был следствием Буденновска. Появился чеченский герой, который провел серьезную спецоперацию. Его слава не давала другим покоя. Причем в Кизляре операция тоже прошла не вполне успешно. Мы не смогли ликвидировать главаря бандформирования, поймали его уже потом. «Норд-Ост» тоже стал следствием неуспешных операций. Но там мы уже показали, что не будем договариваться с террористами, даже если это происходит в сердце Москвы, даже если на кон поставлены десятки жизней гражданских людей. Почему? Потому что эти договоры потом приводят к еще большим жертвам и потерям. Мы пошли на уступки в Буденновске, и — я уже сказал выше — следствием этого стала Вторая чеченская война. А мы могли все решить еще тогда, в 1995 году в Буденновске, и не было бы этих тысяч жертв. Я человек военный. Пусть для родственников погибших это кощунственно звучит, но если ставить на весы десятки и тысячи погибших, я выбираю десятки.
Обратите внимание, после «Норд-Оста» и после Беслана, когда мы не пошли на переговоры и уступки, таких масштабных терактов с захватом заложников у нас уже не было. Террористы поняли, что таким образом им своей цели не достичь. Такие теракты требуют огромной подготовки, финансовых и человеческих ресурсов. А в результате на их условия не идут и террористов ликвидируют. То есть результата нет. Поэтому террористы выбирают путь наименьшего сопротивления: намного проще заминировать дом или, например, заслать «живую бомбу» в аэропорт Домодедово и взорвать ее там. Шуму будет тоже много, а стоит это достаточно дешево. Но, как я уже сказал, в последние годы напряжение спало благодаря тому, что спецслужбы стали работать на опережение.
В чём заключается эта работа?
Я разговаривал с руководителями, они говорят, что теперь мы не ждем, когда террористы себя проявят, не бьем по хвостам. Мы им не даем покоя, бьем в их логове, и они вынуждены думать уже не о подготовке терактов, а о том, как спасти свою шкуру. Так мы разбили и обезглавили это бандподполье. Осталось самое главное — лишить их людской поддержки. Чтобы люди — молодняк — перестали вербоваться в эти отряды. Тогда и произойдет полная и окончательная победа над терроризмом.
