Покойная моя мама – Маргарита Викторовна Калачева (в девичестве Худякова-Бубенцова), родилась в Москве в 1930 году и в Великую Отечественную из столицы не эвакуировалась. Она, как и все тогда после войны, весьма скупо делилась впечатлениями о буднях тех страшных лет. И всё же, как-то раз, когда навещал матушку в Ясенево, накануне Дня Победы, Маргарита Викторовна разговорилась.
Поводом стали дебаты по радио и телевидению о детях войны, что они незаслуженно забыты, хотя нередко трудились во благо Победы, и надо бы эту тающую на глазах прослойку населения приравнять к ветеранам войны или труженикам тыла. «Правильно Зюганов говорит, позабыли о нас, детях войны, несправедливо это», – сказала она и неожиданно предалась воспоминаниям о своём военном детстве.
…Осенью 1941 года прекратилась учеба в школе из-за регулярных жестоких бомбардировок столицы, и детей подросткового возраста, кто остался в прифронтовом городе, стали вовлекать в активную деятельность по линии гражданской обороны и шефской работы.
Взрослыми вожаками из числа комсомольцев подростки разбивались на группы тимуровцев по месту своего обитания – дворам, с входящими в них жилыми строениями. Проводились практические занятия, большое внимание уделялось мерам личной безопасности, но ни о каком, в нашем восприятии, альпинистском снаряжении речи для работы на крышах домов не шло. Одну из множества подобных команд возглавила моя мама – Рита Худякова, на отрезке улицы Большая Богородская (между метро «Сокольники» и «Преображенская площадь», ныне улица Краснобогатырская). Группа тимуровцев состояла из семи или восьми её сверстников – мальчишек и девчонок 11-13 лет. Униформы у них никакой не имелось, только пионерские галстуки, никакой оплаты или пайков за смертельно опасную работу не предусматривалось. Но периодически, на общих сборах и при инструктаже, по собственной инициативе комсомольцы-вожатые угощали детей вкусно пахнущими, аппетитно хрустящими ржаными сухариками.
В обязанности подростков входило оказание помощи семьям фронтовиков и людям немощным. Они им носили дрова для отопления и питьевую воду из колонок, писали под диктовку письма на фронт, читали обратные послания, оказывали другую посильную для детей поддержку.
Например, отоваривали продуктовые карточки, добросовестно доставляя осьмушки хлеба, крупу, соль, даже не мысля посягнуть на эти богатства, хотя их возраст и энергичный образ жизни отличались повышенным аппетитом в условиях возрастающего продуктового дефицита.
Особенно тяжело эти обязанности исполнялись зимою, когда большой проблемой становилось наполнить ледяной водой ёмкости, нуждающимся в том людям, – ведра и бидоны, – из напрочь обледеневшей колонки. Щуплые тимуровцы цеплялись друг за друга, скользя на застывших лужах вокруг колонки, создавали живую конструкцию из детских тел, и таким образом добывали воду, передавая по цепочке эти самые вёдра и бидоны.
Во время воздушных налётов мамина команда была всегда наготове. Люфтваффе совершали бомбёжки с немецкой педантичностью – ровно с трёх часов ночи до пяти часов утра, да и в светлое время суток бомбили, но реже. Особенно фашисты зверствовали в начале зимы 1941 года.
И в то время, когда совсем маленькие дети, а вместе с ними их матери и немощные старики, устремлялись в близлежащие бомбоубежища, подростки наблюдали, на какой из подведомственных им домов упадут, пробивая кровлю крыши, термитно-зажигательные бомбы. Тогда они устремлялись на чердак пораженного фрицами строения, пол которого взрослые заблаговременно засыпали речным песком, брались за приготовленные там лопаты и щипцы, и ликвидировали огненную угрозу – сбрасывали с крыши, тушили в песке, бросали в бочку с водой. Отсыпались после ночных тревог в дневные часы.
Регулярные подвиги эти государственными и ведомственными наградами не отмечались, почётные грамоты ребятам не вручались, дети воспринимали порученное им дело как личное участие в борьбе с фашистами: взрослые на фронте, мы – в тылу! Страх порой в их детские сердечки проникал всё же, но ощущения возможной смерти, по младости лет, как вспоминали, они не испытывали.
А однажды произошёл почти мистический случай. Во время очередной ночной бомбардировки, зимою, когда сорванные с постелей соседи мамы по коммунальной квартире под рёв сирены бросились, кто в чём, к двери, открыть ее не удалось. Дверной проём поперёк перегораживал большой матрац и вцепившийся в него мертвой хваткой Коля – душевно нездоровый, сильно страдавший к тому же энурезом, но физически очень крепкий молодой парень.
Как ни старались испуганные жильцы всем скопом освободить периметр открывающейся вовнутрь двери от этого заслона, чем только они своего соседа не колошматили, ничего у них не выходило. Коля стоял будто скала. Вокруг уже слышался вой падающих сверху бомб, где далеко, а где рядом, раздавались взрывы, ощущались воздушные волны от них, женщины неистово вопили, маленькие дети им вторили, гвал стоял неимоверный! Да и мама не имела возможности прибыть к месту сбора тимуровцев для тушения «зажигалок». А ведь она была старшей команды! Пришлось ей выбираться из окна второго этажа и прыгать в сугроб на клумбе. Вслед за ней так поступили и некоторые из жильцов, запертых Колей в многолюдной коммуналке …
И что же она узнала, когда дежурство завершилось?
После окончания бомбёжки люди, так и не выйдя из дома, немного успокоились, хотя ещё какие-то десятки минут назад распрощались с жизнью. Тем не менее испытавшие животный страх соседи не уставали почем зря ругать Колю и награждать его тычками (а он, наконец-то, отступил в свою комнату, где, мыча что-то, защищался от соседей злополучным матрацем). В это время вернулись из бомбоубежища соседи, попрыгавшие во двор из окна вслед за моей мамой. Они рассказали, что спрятаться от воздушного налёта им так и не удалось: в то время, когда они боролись с Колей и его матрацем, фугасная бомба угодила точно в то место, где в открытую ещё дверь бомбоубежища вваливалась масса горожан. Если не всех, то многих, и снаружи, и внутри, – убило, засыпало землей. Когда соседи добежали до того места, их глазам предстала ужасная картина - кругом кровь, разодранные куски человеческих тел, одежды, детские игрушки... Пришлось им схорониться на время бомбежки в каких-то близлежащих развалинах. И как только они всё это рассказали, мгновенно гнев соседей против Коли сменился самым радушным к нему отношением, признательностью за свои спасённые жизни. Кто-то вскипятил ему чаю, кто-то совал кусочек хлеба, другие прибирались в его комнатушке…
В таком нервном и физически изнурительном ритме дети трудились во имя Победы все долгие дни, недели и месяцы, пока армады фашистских юнкерсов имели возможность бомбить Москву. Бомбёжки шли с разной интенсивностью с лета 1941-го по лето 1943 года.
Где-то в середине октября 1941 года по Москве прокатился слух о якобы прорыве немцев в Химки, появлении мотоциклистов и даже танков с бронетранспортёрами у Ленинградского моста через канал имени Москвы. Разведка нацистов сработала эффективно, воспользовалась распоряжением властей об эвакуации горожан именно в это время. Вот что поведала мне матушка:
«Просыпаюсь я, значит, днём после ночного дежурства, иду на кухню за чайником, смотрю через окно во двор, а там несколько военных возле кустов акации сдирают друг у друга с гимнастёрок знаки отличия – петлицы, шевроны, разожгли костерок и жгут в нём какие-то документы. Я так возмутилась! Отворяю окно, на улице уже минусовая температура, помню, стояла, рамы к зиме заклеены, бумажные полосы порвались, потом заклеивать самой пришлось, да как закричу:
– Трусы! Предатели! Вы что делаете!? Вы на фронте должны немцев бить! Гады! Сейчас в милицию позвоню, чтобы вас арестовали! – А будка-то телефонная, она на улице, и не близко от дома, откуда у жильцов коммуналки телефон? На испуг их брала. Тут мама на кухню вбегает, меня от окна оттаскивает: «Ты что, с ума сошла? Сейчас застрелят тебя!» – Только военные эти моих криков перепугались и – бегом в сторону реки Яузы, вниз под горку. Никто из соседей носа не высунул. Трусы! Я девочка очень боевая была».
Помимо всего прочего, подростки «охотились» за шпионами. Зная в лицо жителей подконтрольной им территории, они проявляли сверхбдительность. Если вдруг во дворе оказывалась подозрительная личность, тимуровцы мгновенно и бесстрашно окружали плотным кольцом неизвестного, и таким способом перемещали его для проверки к ближайшему милиционеру. А сотрудники правоохранения в те годы круглосуточно дежурили, чуть ли не в каждом московском дворе.
Услышав обо всех этих чрезвычайных буднях детей военной Москвы из уст родной мамы, я чуть ли не с возмущением спросил её, отчего же она все прошедшие годы ничего нам, своим детям, а нас у неё трое, не рассказывала?
Ведь, по сути, тимуровцы времён Великой Отечественной – настоящие герои! О сынах полка, о детях, трудившихся у станков на оборонных предприятиях в тылу, и о тех подневольных, кто оказались в нацистских концлагерях – немало написано, сняты фильмы. А вот о подростках, занятых в гражданской обороне и шефской помощи, будь-то в Москве или каком ином советском городе тех лет, слышать не доводилось.
Матушка ответила словами, которые врезались в мою память: «Так это сегодня, не дай Бог, случись чего, на крышу пожар тушить побежать некому. А в годы войны наши обязанности ни у кого удивления или восхищения не вызывали. Так сама жизнь заставляла делать, захвати фашисты Москву, погибли бы все или рабами немчуры стали… Мы за свою свободу сражались. Все, от мала до велика, это осознавали». – И, задумавшись на мгновение, добавила следующую, к моему очередному искреннему удивлению, сугубо политическую фразу: «В наших сердцах тогда лозунг звучал точно такой же, как об этом Медведев – наш президент – сегодня говорит: «Россия – вперед!».
После беседы с мамой, у меня возникли вопросы, не имеющие ответов спустя больше десяти лет. Ведь, наверное, не только в Союзе ССР, но и в других государствах мира, подвергавшихся нападениям гитлеровской и японской военщины, самоотверженное участие в тыловой жизни принимали дети разных национальностей и цвета кожи. Только вот никто их в майский День Победы, ни во Франции или в США, ни в Великобритании или в Польше, ни в Китае или в иных странах земного шара, похоже, как-то особо не чествует. Ибо понятия, закрепленного в нормах международного и национального права о данной категории Детей Войны: тружениках тыла, сынах полков или узниках концлагерей – никто ввести почему-то, за истекшие после Второй мировой войны десятилетия, так и не удосужился.
В России законопроекты о детях войны предлагались, в Государственную Думу вносились не единожды, но федеральной исполнительной властью не поддерживались. Поэтому в нескольких десятках субъектов Российской Федерации местные власти по своей инициативе, кто как, вразнобой, приняли решение ввести региональные льготы.
В частности, в Москве принят Закон от 11.11.2020 № 23, им одобрен статус детей войны, если они родились в период с 4 сентября 1927 года по 3 сентября 1945 года. Предложен перечень льгот. Моей мамы этот вопрос уже не касается, она ушла из жизни девять лет назад, да и жила в старости ни в чём особо не нуждаясь. Однако убеждён: даже минимальное внимание государства ей было бы просто приятно, как дань уважения огромной страны к своим людям, вложившим в обеспечение национальной безопасности пусть детскую, но важную лепту.
Борис Калачев, член Союза писателей России
