В отношении языка Пушкина предпринята скрытая диверсия: русские слова искусственно подменяются и вытесняются иноязычными неологизмами, сленгом, жаргон падонкафф. Нет языка – нет народа, нет государства
2 декабря президент провёл в Санкт-Петербурге совместное заседание Совета по культуре и искусству и Совета по русскому языку. Глава государства дал высокую оценку проделанной работе, в том числе в области укрепления позиций русского языка. Но много важного осталось и за дверями высокого собрания.
Обращаясь к собравшимся, президент сказал: «В последние годы для укрепления статуса русского языка и литературы многое сделано. Благодаря реализации системных мер в школах и вузах, активной поддержке чтения, экранизации классики и познавательных медиапроектов всё больше людей отдают предпочтение содержательному и, если будет позволено по‑русски так сказать, умному досугу». Да, если учитывать все броские и яркие новомодные акции, красиво представленные СМИ, сделано, действительно, не мало. Но каков эффект проделанной работы?
29 ноября ТАСС опубликовал информацию об исследовании Яндекса, согласно которому,
18% слов из знаменитого толкового словаря русского языка В. И. Даля полностью вышли из употребления в России. А ведь это словарь именно живого, а не богемно-литературного или казённо-канцелярского русского языка.
Исследователи в течение года сравнивали запросы пользователей поисковой системы с далевской «кладезью русской словесности» и выяснили, что 18%, или около 40 тысяч слов из книги Владимира Ивановича, можно считать полностью вышедшими из употребления. Следовательно, в языковом отношении умершими. «В течение года люди ничего не искали с помощью этих слов и даже не спрашивали про их значение», – пишут авторы исследования. Языки вымирают двумя путями: либо вместе с тотальным уничтожением их носителей, либо постепенно, пословесно вытесняясь другими звуко-речевыми конструкциями аналогичного смыслового содержания. Конечно, в ходе эволюции и прогресса языки претерпевают своеобразную санацию, самоочищаясь от реликтовых слов, словосочетаний, и грамматических форм. Но сорок тысяч слов – это не санация. Это тихое вырождение и сдача позиций, проходящие под мощнейшим внешним воздействием. Что это значит?
А это значит, что мы постепенно перестаём не только говорить на языке наших отцов и дедов, но и перестаём мыслить как они. Мало того, как мы можем говорить о Русском мире, бороться за русский язык на Украине и в других государствах, где он преследуется и изживается, если не можем сберечь его у себя дома?!
Ведь язык – это больше чем просто звуки, наполненные смыслом.
Мы привыкли разговаривать, не замечая самого процесса, как не замечаем процесса дыхания. Но язык – это особая, уникальная способность человеческого мозга и речевого аппарата. Ребёнок, постигая мир, обозначает всё вокруг словами. Далее в сознании складываются и закрепляются словесно-понятийные конструкции, на основе которых выстраивается определённый мыслительный процесс. А уже на него, как на стержень детской пирамидки нанизываются культурно-ценностные, общественные, политические и прочие составляющие нашей жизни. Параллельно на этом мыслительно-логическом базисе вырастает чувственно-эмоциональная надстройка. Человек ведь переживает горе и радость тоже словами и языком. Его оттенками и тонкостями.
Язык это не только средство общения, но и инструмент сознания. А язык народа – это то, что во многом определяет и формирует массовое сознание. Слушая и проговаривая что-то человек, заряжается психоэмоциональной энергией. Не зря говорят: слово может исцелить, слово может и убить. Слово может позвать на подвиг, вдохновить, окрылить, наполнить силой и мудростью, а может поранить глубже и тяжелее любого оружия, сделать из человека закомплексованное, бездумное, бездушное и послушное орудие.
Кто захватил господствующие высоты в языке, «оседлал» его и перелицевал, наполнив выгодными для себя смыслами и качествами, тот, образно говоря, завладел подземным ходом в крепость народа как носителя языка. Обманом и коварством проник в его твердыню, чтобы разрушить её изнутри.
Именно поэтому вокруг языка сегодня идёт такая острая культурно-цивилизационная, политическая и даже военная борьба. Во многом через языковую составляющую и всё, что с ней связано, глобально конкурирующие между собой цивилизационные проекты борются за умы и сердца людей.
Сегодня русский язык переживает небывалые агрессивные трансформации. Доселе он трижды подвергался мощным потрясениям. После принятия христианства, петровского нашествия «иноязычия» и после Октябрьской революции. Но никогда прежде его так не деформировали, да еще сразу с трёх сторон.
Первая – уголовно-уличные жаргонизмы и лексика эпохи дикого капитализма, прочно вошедшие в наш язык, закрепившиеся в нём, мутировавшие и продолжающие своё тлетворное эволюционное развитие. Вторая – цифровая деформация, основными носителями которой выступают компьютерный сленг и так называемый «олбанский язык» в русском интернете. Он же – «жаргон падонкафф». Третья – поток иностранных неологизмов.
Эти малопонятные заимствования повсюду: «требуется мерчендайзер», «начал работу новый лоукостер», «воскресенье состоится дерби столичных команд». И так далее. Что это всё значит и зачем оно нужно в несравненно более богатом и мощном русском языке? Чтобы не казаться «совком»? Ведь куда круче звучит менеджер по клинингу, чем уборщица. Или фуд-корт, чем пищеблок. В результате всего этого русский язык меняется не естественным путём, не за счёт объективного вытеснения слов более сильными и глубокими по значению синонимами, а за счёт их подмены новомодными словами-паразитами. Под их воздействием исконный русский язык сжимается, а его смысловая основа размывается. Разрушается цельность и гармония языка. Внутри русской народности – как социальной группы со стойкими внутренними связями, как единого исторического феномена – формируются языковые противоречия и выстраиваются внутриязыковые барьеры. Наш язык как эмоционально-информационный инструмент принадлежащий феномену русской народности скудеет, делая нас всех беднее и эмоционально, и информационно. О чём красноречиво свидетельствует исследование Яндекса.
Самый большой оборотный словарь языка из известных нам русских людей – у Пушкина, примерно 25000 лексем. Сегодня, среднестатистическому россиянину хватает для общения от 1000 до 6000 слов. Некоторым хватает и двухсот цензурных. Со связками и «специями» из мата этот лексикон вырастает до четырёхсот, а у отдельных мастеров бранной словесности до пятисот и более законченных буквенно-звуковых конструкций.
Такое скудоречие приводит к тому, что значение очень многих слов из пушкинских стихотворений и особенно поэм россияне не понимают уже сегодня. И размеры этого непонимания растут. Чем больше непонимание, тем тяжелее становится читать эти произведения. Эта растущая тяжесть отвращает от «нашего всего» – нашей классики. От того, что оставили нам в наследство столпы нашей культуры. Молодёжь активно переходит на комиксы, обрамлённые сленговым американизированным апгрейдом русского языка, который таковым в полном смысле этого слова уже не является.
Язык Пушкина, как и всей русской классики, очень образный, информационно и стилистически богатый, сочный и яркий. Как раз это мы и теряем. Образность, цветистость, витиеватую узорность русской речи наших предков. «Разговоры разговаривать» на Руси всегда считалось делом важным, интересным, душевным и полезным. Причём как в среде знатных господ, так и среди простонародья. Вот характерный пример такого трепетного отношения к разговору как к важнейшей части жизненного процесса. 28 января 1881 года умер Ф. М. Достоевский. 1 февраля обер-прокурор Святейшего Синода К. П. Победоносцев пишет цесаревичу: «Похоронили сегодня Ф. М. Достоевского в Невской лавре. Грустно очень. Вечная ему память. Мне очень чувствительна потеря его: у меня для него был отведён тихий час, в субботу после всенощной, и он нередко ходил ко мне, и мы говорили долго и много за полночь...». Знание иностранных языков и мода на них в среде русского просвещённого барства ни в коей мере не уродовали язык их предков. Возьмите в руки «Войну и мир». Там всё чётко: целые огромные куски написаны по-французски с переводом в сносках и ярчайшее эпохальное повествование, представленное во всём богатстве и красоте русского языка. Одно не забивало и не вытесняло другого. Салонный язык иностранного происхождения был своеобразным «платьем для коктейля», которое надевали, так сказать, по случаю, и не таскали его постоянно и куда не попадя. Иначе русское барство через 50 лет вообще не смогло бы общаться не только со своими крепостными, но и вообще с простонародьем. А этого у нас не было никогда.
Даже выброшенная революционной волной за границу русская эмиграция продолжала ревностно и рьяно хранить и защищать русскую речь. На последние деньги издавать русскоязычную прессу, говорить на русском языке дома с детьми и внуками, поддерживать языковую культуру через православные приходы и общинные кружки. Об этом особенно больно говорить в сегодняшней России, где мы, находясь не на враждебной русской культуре и языку чужбине, умудряемся так бездарно утрачивать языковое наследие предков.
Сегодня очень многие деятели литературы, искусства и публицистики западного толка стараются убедить русских в том, что их язык приобрёл свой неповторимый колорит и информативность исключительно благодаря воздействию языков романо-германской группы. Это не так. В фундаментальном труде известного советского и российского социолога Франца Шереги «Социология политики» читаем: «Этническую основу СССР преимущественно обеспечивала генетическая наследственность растворившегося в русском (и только в нём) «татаро-монгольского» этноса». Растворившийся этнос принёс в старославянский язык огромный пласт своего словарно-понятийного запаса, под воздействием которого сформировался вначале древнерусский, а затем великорусский язык. Свидетельств, подтверждающих это утверждение, предостаточно. Огромное количество привычных и кажущихся исконно русскими слов – тюркско-татарского происхождения. Амбар, алтын, аршин, боярин, барин, балалайка, богатырь, барахло, бочка, дорога, веник, деньги, кутерьма, лошадь, навоз, пельмень, стакан, сарафан, скатерть, шаль, ямщик и многие, многие другие слова пришли к нам вместе с растворившимся «татаро-монгольским» этносом. Даже неповторимый и ни с чем несравнимый боевой русский клич «ура» – тоже оттуда.
Подобное наследие мы находим и в топонимике. Взять хотя бы Москву, в которой так много «для сердца русского слилось!». Ряд названий районов в ней татарского происхождения. Так, дорогой и красиво звучащий ныне Балчуг по-тюркски означает «болото». Москва, как и Рим, строилась на семи холмах. Только возвышались они, в отличие от «вечного города», из лесистых болот. Также тюркское происхождение имеют: Кадаши, Полянка, Таганка, Ордынка, Хива и другие. Река Ока по-тюркски означает «река с течением». Похожую картину мы находим не только в Москве. Орёл – переводится как «дорога на подъём», Тула – «полный» и так далее. Шереги пишет: «Кстати, татары составляли большую часть населения Москвы даже в годы царствования Ивана Грозного».
Что касается Запада, то там тоже шел ассимиляционный процесс, правда несколько иного рода. Франц Шереги в своей «Социологии политики» пишет о еврейском ассимиляционном генетическом потенциале, доминировавшем в Центральной и Восточной Европе: «Они «поглощали» как готов, так и славян. Классическими представителями последних являются украинцы и поляки. Ошибочно думать, что рост численности евреев в мире происходил в результате высокой рождаемости; главную роль здесь играла ассимиляция евреями других этносов. В отношении, например, немцев ассимиляционный процесс приобрёл столь явный характер (даже немецкий язык евреи трансформировали в свой родной – идиш), что это в немалой степени способствовало геноциду евреев в годы фашизма». Есть основания полагать, что и сам фюрер германского народа, при всём своём арийстве, был из числа этих самых ассимилированных. В советских архивах сохранился наградной лист на его однофамильца – Семёна Константиновича Гитлера, еврея, красноармейца 73-го отдельного пулемётного батальона, Тираспольского укрепрайона. Как бедняге воевалось с такой фамилией, можно только предполагать.
Всё это к вопросу, кто и кого на свой манер переделал, ассимилировал, и кто у кого что позаимствовал.
Русский язык в процессе своего естественного обогащения и совершенствования, безусловно, пополнялся иностранными словами, но доминировавшего направления, тем более страны, в этом пополнении чётко выделить нельзя. Например, слово «чай» – китайского происхождения, «кастрюля» – французского, «гитара» – итальянского, «флаг» – голландского и так далее. Эта, образно говоря, «лепнина» никоим образом не меняла общей архитектуры русского языка, его логической семантики, поскольку процесс восприятия и адаптации в устоявшиеся речевые конструкции иностранных слов шел естественно и гармонично, без чьего бы то ни было целенаправленного насильственного воздействия.
Совсем другое дело мы наблюдаем сегодня. Огромное количество «общественных организаций», НПО, грантоедов, культурологов –«обновленцев», проплачиваемых блогеров, агентов иностранного бизнеса и рекламно-маркетинговой сферы – все они в большей или меньшей степени работают на уничтожение исконного русского языка. Каждый из них преследует свои корыстные цели (кому-то надо подсадить россиян на иностранные бренды, термины и слова, чтобы успешнее продавать заморские товары, кому-то хочется предстать в образе эпатажного культурного новатора), но результат один, и называется он – языковая диверсия.
Ключевую роль в этой диверсионно-подрывной работе, конечно, играют культурно-политические агенты влияния. Архитекторы Западного проекта и их подручные местного производства пытаются всеми способами: во-первых, сделать из россиян языковых «иванов, не помнящих родства»; во-вторых, путём разрушения языкового и культурного моста «отвязать» от Русского мира и его центра – России – бывших братьев по СССР и социалистическому лагерю.
Русский язык уже практически вычеркнут из обращения в Грузии, ряде среднеазиатских республик. Всячески дискриминируется в Прибалтике. Враждебное отношение к нему усиленно формируется на Украине. Нынешний президент Литвы, выпускница Ленинградского университета и диссертант Академии общественных наук при ЦК КПСС Даля Грибаускайте, канцлер Германии, бывший комсомольский функционер Ангела Меркель и многие другие русский прекрасно знают, но делают вид, что нет. Увлекая свои народы подальше от русских, России и Русского мира.
Все эти проблемы требуют немедленной, стратегической реакции. Не пиаровско-одноразовой, а каждодневной, высокопрофессиональной, концептуальной, глубокой и сетевой. Как внутри России (и прежде всего в ней), так и за её пределами.
Ведь в тех же США – главном оплоте Западного проекта, в одном только штате Нью-Йорк проживает более 200 тысяч русскоязычных семей, а русский является одним из восьми официальных языков штата. Всего же русскоговорящих в мире, по самым скромным подсчётам, порядка 300 миллионов. И это мы не берём в расчёт китайцев, живущих в приграничных с нами районах, которых десятки миллионов и которые уже вполне сносно говорят по-русски.
Сегодня наш язык находится в восходящем тренде. Интерес и внимание к нему растут. Во-первых, потому что Россия впервые со времён СССР заявила о себе как об одном из мировых лидеров, проводящем самостоятельную политику и способном отстаивать свои интересы. А лидеры всегда вызывают интерес и инстинктивное желание познакомиться поближе. Возможно, и разделить его позицию. Эта тенденция наблюдается от стран БРИКС до Афганистана и даже Пакистана. Во-вторых, несмотря на все санкции, а возможно, и благодаря им, наша страна становится всё более притягательной с экономической точки зрения. Не только в плане трудовой миграции, но и в плане бизнес-партнёрства. Российские рынки и производственная кооперация сейчас активно замещаются теми, кто не участвует в санкциях и смотрит на наш экономический потенциал трезвым взглядом. Во многих частях планеты мы строим. Многих учим у себя. Не в последнюю очередь и благодаря этому русский язык продолжает своё распространение по миру. Это надо всячески поддерживать и развивать, не забывая про отчий дом и его коренных носителей – россиян.
У нас в руках настоящая языковая Жар-птица, и нельзя допустить, чтобы она от нас улетела, оставив на память лишь одно светящееся перо.
