В русский язык в последние десятилетия вошло огромное количестве англицизмов, которые заняли свои места повсюду — от профессиональной лексики до молодежного жаргона.
Люди, обеспокоенные чистотой языка спорят об этом с теми, кто указывает на массу французских и немецких слов, которые тоже сначала резали слух, а потом ничего, ассимилировались и обрусели.
Не вступая в полемику об этом, я хотел бы указать на другую проблему — заимствование идеологической и манипулятивной лексики, которая неизбежно (и намеренно) искажает картину мира. В знаменитой антиутопии Джорджа Оруэлла «1984» описан «новояз» — язык, полностью подчиненный нуждам идеологии, так, что на нем в принципе невозможно выразить не соответствующие этой идеологии мысли. Оруэлл только несколько заострил хорошо известное явление — тоталитарные идеологии создают свой собственный язык, описывающий нужную им картину реальности, так, что просто говоря на этом языке, вы уже оказываетесь внутри соответствующей картины мира.
В последнее время становится хорошо заметным употребление в русском языке слова «абьюз». Это прямое заимствование английского «abuse». Многие говорят, в этом нет никакой проблемы — мы же используем такие слова, как «ноутбук» или «смартфон», и ничуть не беспокоимся об их английском происхождении.
Что же, проблема не в языке происхождения. Проблема в том, что это один из тех терминов, которые выполняют функцию объединения разнородных явлений в одном термине — и таким образом, в их смешении на уровне восприятия. А это — очень важный прием идеологической манипуляции.
Конечно, тут следует подробно разъяснить, о чем идет речь.
Допустим, меня раздражает высшее образование, и я, по каким-то своим причинам, хочу, чтобы его не было. Начни я атаковать университеты в лоб — я вряд ли добьюсь успеха. Но я могу зайти с другой стороны. Например, я изобрету какой-нибудь негативно звучащий термин… Ну, например, «злоучительство». «Злоучительство» — это а) принуждение профессорами студенток к сожительству под страхом отчисления б) добровольные связи между профессорами и студентками в) побои, наносимые учащимся г) грубые публичные оскорбления д) низкая оценка знаний на экзаменах е) замечания во время занятий, например, требования не играть в телефоне ж) любое вообще поведение, вызывающее неудовольствие студентов.
Я разверну кампанию по борьбе со «злоучительством» — и меня поддержат, ведь речь идет о каких-то действительно плохих вещах, в диапазоне от преступлений, предусмотренных УК, до грубых нарушений профессиональной этики. Кто же из нас станет поддерживать «злоучительство»? Разве что сами бессовестные профессора, злоучительству которых, благодаря пробуждению общественности, приходит конец.
Естественно, профессора будут опасаться получить ярлык «злоучителя» — то ли он принуждает студенток, то ли не дает играть в телефоны на лекциях, в общем, мерзавец. Сам термин «злоучитель» будет побуждать людей предполагать худшее, а обеспокоенные родители будут требовать увольнения мерзкого типа. При этом он, может быть, совершил какой-то мелкий проступок — например, прикрикнул на студента — или вовсе добросовестно исполнил свои обязанности, поставив низкую оценку. Все равно он злоучитель и заслуживает соответствующего обращения.
Я получаю, во-первых, власть над людьми — профессора должны делать то, что я хочу, иначе они будут зачислены в «злоучители» со всеми вытекающими. Во-вторых, я наношу серьезный репутационный удар по высшему образованию, как несомненному оплоту такого нестерпимого зла, как «злоучительство». Более того, моя борьба наделяет меня ореолом высокого идеализма — я, как человек совестливый и неравнодушный, борюсь со злом, а те, кто станут возражать мне — люди, напротив, глубоко подозрительные. Сторонники злоучительства, посмотрите-ка на этих негодяев!
Но вернемся к нашим абьюзам. Исходное английское слово означает «злоупотребление» в широчайшем смысле. Например, сотрудник, который, вместо того, чтобы работать, играет в компьютерные игры, abuse (злоупотребляет) снисходительностью своего начальника. Пьяница abuse (злоупотребляет) алкоголем. Это же слово означает «плохое обращение» (в очень широком смысле). Матерщинник подвергает окружающих verbal abuse, то есть грубой брани. Школьники, рассказывающие анекдоты про тархистанцев (особенно в присутствии мальчика-тархистанца), совершают расовый abuse.
Преступники, принуждающие женщин к проституции, совершают abuse. Тюремщики, пытающие заключенных — то же самое, abuse. Обидные подколки на рабочем месте — это, опять-таки, abuse. Child abuse (у нас обычно переводится как «жестокое обращение с детьми) это что-то в диапазоне от жестоких истязаний до отказа в покупке игрушки. Spouse abuse, он же «семейное насилие» — жестокое обращение с супругой в диапазоне от нанесения увечий до, опять же, подколок.
То есть abuse — это что-то в диапазоне от вопиющих злодеяний, до ругани и любого вообще неодобряемого поведения. Соответственно, «абьюзер» — это категория, включающая в себя как опасных психопатов, так и, практически, кого угодно.
При этом, конечно, в русском языке существуют слова, обозначающие все эти действия — но они позволяют провести вполне очевидную границу.
«У них был тяжелый вечер — она его абьюзила нищебродом и алкашом, а он ее абьюзил толстой дурой, а потом они помирились», это будет по-русски называться «поругались». А «он нанес ей тяжелые телесные повреждения» — это будет совсем другая категория, и мы охотно согласимся, что место мерзавца — в тюрьме.
Объединять перепалку и нанесение увечий в одну категорию — «абьюз» — значит создавать путаницу. Но эта путаница может быть очень удобным инструментом — когда нужно, например, записать какую-то категорию лиц в «абьюзеры» или представить традиционную семью как место «абьюза».
Конечно, большинство людей, которые используют этот модный термин, делают это без каких-либо коварных планов. Просто так это работает — вы незаметно начинаете говорить на определенном идеологическом сленге, и усваиваете связанный с ним взгляд на вещи.
Похожим образом работает термин «гомофоб» — объединяющий в одну категорию неонацистов и хулиганов, и любого и каждого, кто еще не присягнул ЛГБТ-идеологии. Можно привести пример и из совсем другой идеологической области — термин «экстремист», который обозначает кого-то в диапазоне от мятежников и террористов до старушек-сектанток, которые тайком собираются на квартирах для своих сектантских молений.
В любом случае употребление слова таким образом, что оно объединяет а) тяжких злодеев б) людей, повинных в мелких проступках в) людей и вовсе ни в чем не повинных опасно и разрушительно для языка.
Во времена Шишкова такой проблемы не было — но у нас она, определенно, есть. Нам лучше не заимствовать (и не употреблять) слова, обладающие таким эффектом.
Сергей Худиев
