Так вышло: я ни одну рекламу не помню, и даже не догадываюсь, что нынче рекламируют. 90% информации, которую я получаю — из книг, телевидение я совсем не смотрю, за его отсутствием, на ю-тубе провожу минимальное количество времени, ролики смотрю минуты по две-три, просто чтоб уловить интонацию — быть может, я упускаю что-то новое, хотя вряд ли, — но на первой же рекламе я всё равно отключаюсь.
У меня дома лежит тысяча-другая непрочитанных книг, мне с ними интересней.
Однако влияние на людей информационных волн лично для меня проявилось особенно остро в тот момент, когда знакомые прислали мне видеоролик, где возмущённые жители какого-то украинского населённого пункта атаковали автобус с такими же, как они, украинцами, прилетевшими из Китая.
Понятно, что коронавирус — проблема, но никто толком не знает, до какой степени эта проблема медицинская, а не социальная, или политическая — в любом случае, на Украине, слава Богу, нет эпидемии. Однако бешеное возмущение людей, накаченных СМИ — вот оно, его уже можно увидеть. Оно поразительно. Оно разом переворачивает привычные представления о морали, о человечестве вообще.
И эти люди пять лет кричали про россиян, обманутых телевидением?
О, да. Именно эти люди. Они кричали.
Глядя на происходящее в очередной раз понимаешь: с человечеством можно проворачивать и не такие фокусы. Можно в одном месте у государства вырезать печёнку, селезёнку и мочевой пузырь, и продавать желающим, но внимание перенаправить на вообще отсутствующую проблему — и некое существо, у которого в окровавленное ведро сваливают его органы, — будет послушно смотреть в другую сторону, и бесноваться, или волноваться о чём-то совсем ином, иллюзорном, не касающегося собственного живота.
И упаси вас Господи подумать, что речь здесь идёт об украинцах.
О ком угодно идёт речь.
Имел недавно разговор с молодыми людьми, почти юными.
Молодые, почти юные люди сначала обсуждали со мной проблему Крыма и Донбасса.
Они сорок раз спросили у меня: а зачем нам это, зачем?
Я говорю: но там такие же люди, как вы, эти люди имеют право на выбор, и любая общемировая комиссия подтвердит, что не все, но подавляющее большинство из них желают того, чего желают: учить своих детей в русских школах, иметь российские паспорта, быть гражданами Российской Федерации.
Унижать, а тем более убивать их за это нельзя.
Подростки мне в ответ: а вот геи — мы читали про геев, которым не дают возможность навещать друг друга, — если они пара, — в реанимации, или в тюрьме, и так далее — так как они не родственники, а брак эти люди не могут заключить.
Я говорю: ну, давайте продумаем законодательно, как всё поправить, — женить и венчать в России их всё равно не станут, это, знаете, тоже предмет общенационального консенсуса, и с мнением большинства надо считаться, — тем не менее, выход наверняка есть, и умные юристы его отыщут.
Я даже готов вам помочь в этом, сказал я.
Они говорят: а как вы поможете?
Я говорю: вот так могу помочь, и ещё вот так могу, есть, говорю, возможности. А вы мне помогите с Крымом и с Донбассом.
Они: в смысле?
Я: ну, поддержите мою точку зрения.
Они: а зачем они нам, эти люди в Крыму и тем более на Донбассе?
…к чему вся эта история.
Она к тому же.
Определённые СМИ, или какой-то набор топовых блогеров, сформировал у этих конкретных подростков, и ещё у миллиона, или десяти миллионов других подростков определённый стереотип мышления.
Когда к одной, и не очень, прямо говоря, большой группе людей — которых, между прочим, никто не убивает, — они испытывают мучительные приступы эмпатии. Им жалко этих людей и они хотят им помочь. Это понятно.
Но одновременно с этим, они не испытывают ни сострадания, ни интереса к нескольким миллионам людей, которые подвергаются — в конкретной Луганской и конкретной Донецкой области, — не только информационным нападениям, — они атакуемы в прямом смысле: по ним стреляют. Или, как минимум, они слышат — практически в ежедневном, а верней уже в ежегодном режиме — звуки перестрелок.
И в этих перестрелках опять же ежедневно гибнут молодые люди — так называемые ополченцы: их соседи, одноклассники, земляки, а порой и родственники.
И мне не понять, как это можно уложить в голове: когда гея жалко, а этих вот не жалко совсем, категорически, непробиваемо.
Я привёл только два примера, хотя этих примеров десятки, сотни, тысячи.
Мы сотканы из этих примеров, мы завязли в них, как в паутине.
Надо скорее осознавать кое-что, какие-то вещи.
Например, вот такие.
То, что ты видишь зависит от того, что ты смотришь. Что тебе рекламируют. Чем тебя пугают. Чем тебя покупают.
Мне хочется верить в человека. Более того: я думаю, что человек справится.
Вопрос только в том, сколько человечности он потеряет на этом пути.
Захар Прилепин
