Победа над СССР была одержана единым уже глобализирующимся Западом, единым ядром капсистемы, где военно-экономическая мощь США была многократно усилена технико-экономической и финансовой мощью их бывших протекторатов – Японии и ФРГ, превратившихся к началу 1970-х годов в самостоятельные центры силы мировой капсистемы. Сама Америка в 1980-е годы была центром иного по своему качеству, чем в первые тридцать послевоенных лет, ядра глобализирующейся капиталистической системы – Глобамерикой, кластером, матрицей ТНК (прежде всего англо-американских) в не меньшей степени, чем государством.
Возглавляли Глобамерику агрессивные южный и западный сегменты ее политического класса, тесно связанные с военно-промышленным комплексом, ТНК и глобальными финансами («военно-промышленно-интеллектуальный комплекс» – Ч. Джонсон). Такой противник оказался не по зубам СССР, переживавшему к тому же острый системный кризис, включая кризис руководства (США свой структурный кризис 1980-х преодолели благодаря богатству, поднявшейся на более высокий уровень эксплуатации полупериферии и периферии, прежде всего Латинской Америки и Африки, в рамках начинающейся глобализации).
Комбинация, «волновой резонанс» в коротком временнóм промежутке нескольких факторов – внутреннего системного кризиса, некомпетентности господствующих групп советского общества, их психоисторической неадекватности современному миру, глубокого провинциализма «мышления», которое было преподнесено urbi et orbi в качестве нового, готовности «нáчать» сдавать мировые позиции, лишь бы сохранить власть, а также личное и групповое потребление на «нефтедолларовом» уровне 1973–1983 гг., прямое предательство и сговор с западными лидерами части советского руководства, превращение Запада в Север – финансово-экономический глобальный «Франкенштейн» (М. Уокер), с которым не могло тягаться ни одно государство, даже евразийское.
Наконец, использование Западом в 1970–1980-е годы против евразийского СССР «китайской карты» континентельного азиатского гиганта Китая, который в пунктирно-уменьшенном и не военном, а политико-стратегическом варианте сыграл по отношению к России/СССР ту роль, которую она играла по отношению к Германии в первой половине ХХ в. – все это привело к одностороннему выходу СССР из «холодной войны», «мальтийской сдаче» (1989) и поражению: как говорил Тацит, поражение в битве терпит тот, кто первым опускает глаза. А глаза советская верхушка и особенно ее интеллектуальная обслуга – работники пропагандистского фронта, почему-то считавшие себя интеллигенцией, – опустили уже в 1960-е годы.
Председатель Совета министров СССР Алексей Косыгин в Канаде (1971)
Суть в том, что в борьбе систем каждая из них, как правило, стремится одержать победу над противником на всем пространстве конфликта, продемонстрировать превосходство над ним по всем параметрам, решить лучше оппонента те проблемы, которые решает он. Именно в этом, однако, и кроется огромная чреватая катастрофическими последствиями, погибелью опасность для обеих участвующих в противостоянии систем; ведь при качественном различии систем далеко не все проблемы одной из них могут быть решены в другой или, более того, даже поставлены в ней без угрозы ее нормальному функционированию и существованию.
Попытка уподобления или даже квазиуподобления противнику в борьбе с ним, означающая, помимо прочего, принятие его способа постановки и решения проблем, его социального и научно-концептуального языка, его ценностей, есть не что иное как игра с «троянским конем», который способен ослабить, разложить изнутри, взломать, разрушить, приютившую-применившую его систему, изменить ее, наконец. Принятие чужого системного языка уже само по себе есть акт духовно-интеллектуальной капитуляции, опускания глаз долу еще до битвы.
Мягко-удушающее противостояние было рассчитано на демобилизацию общества, на его разложение, прежде всего, разложение верхушки и ее идеопрактической пропагандистской обслуги, которую всячески надо было поощрять в ее убеждении, что она – интеллигенция, находящаяся под гнетом «тоталитарного молоха», на то, чтобы оно перестало быть антикапиталистическим и русско-скифским. Этот «мягкий» проект и стал активно реализовываться с конца 1960-х годов.
Сразу же после окончания Второй Мировой на Западе стало довольно быстро развиваться “welfare state”, которое еще называют “социально-вoeнным государством” и “государством национальной безопасности”. Именно противостояние историческому коммунизму с его эгалитаризмом, акцентом на социальную справедливость заставило “master class” ядра капсистемы пойти на уступки значительной части своего населения, отклонить капитализм от его сути в сторону социализма, включить государственный (по сути – социалистический) перераспределитель, т.е. в каких-то важных, обеспечивающих самосохранение капитализма в противостоянии антикапитализму, соцлагерю уподобиться этому последнему (подр. см. ниже). Именно это уподобление вместе с «экономизацией» брежневского социализма стало основой развития теорий конвергенции.
Однако довольно скоро, уже к середине 1960-х годов стало ясно, что цена, которую придется заплатить системе и ее хозяевам за социалистическое уподобление при всех его кратко- и среднесрочных выгодах в долгосрочной перспективе может быть непомерно высокой. Улучшив свои экономические позиции, значительные по численности сегменты рабочего и среднего классов начали претендовать на большее – на позиции социальные и политические, используя политические механизмы демократии западного образца. И чем дальше, тем эта перспектива становилась реальнее. Возникла угроза смены элит, прихода к власти социалистов – где-то самих по себе, где-то в блоке с левыми силами, включая коммунистов (именно 1960– 1970-е годы были периодом наибольшего могущества и влияния компартий в Италии, Франции, Испании).
Демократия в ядре капсистемы в условиях частичного системного уподобления «реальному социализму» становилась опасным для хозяев капсистемы инструментом, способным вывести средние классы на один уровень с высшими, а низшие – на уровень положения средних. Естественно, за счет и в ущерб верху, эдакая ползучая перманентная социалистическая революция. Я уже не говорю о том, что у капитализма как мировой системы есть предел прочности относительно среднего класса: массовый, постоянно растущий средний класс – это «кощеева смерть» капитализма; достижение средним классом критической для системы массы обрушивает ее вместе с ее хозяевами.
К тому же в условиях противостояни двух систем численно росли и средние классы «третьего мира», особенно в Латинской Америке, в южном подбрюшье США.
На рубеже 1960–1970-х годов проблема снижения численности мирового среднего класса стала conditio sine qua non нормального функционирования капсистемы и сохранения привилегированных политико-экономических позиций их хозяев. Ослабление и резкое сокращение средних классов ядра, полуперифперии и периферии капсистемы, ослабление позиций рабочего класса в самом ядре упиралось, помимо прочего, в существование СССР, объективно мешавшего резким движениям правящих классов капсистемы по отношению к нижним и средним «мира сего».
Все это требовало от хозяев капсистемы, которые и верно и вовремя поняли не то что опасность, катастрофичность частично-сегментарного уподобления системе-антагонисту, изменения стратегического курса во всех трех «мирах» – «первом», «втором» и «третьем». В 1960–1970-е годы хозяева позднекапиталистического общества оказались в положении, сходным с таковым хозяев позднефеодального общества в 1360–1370-е годы. И так же как они, развернули социальное контрнаступление.
Сначала в ситуации нарастающих для Запада трудностей была проведена интеллектуальная подготовка силами уже существующих и вновь созданных (например, Римский клуб, 1968 г.) структур. В это же время начали делать имя и репутацию «мыслителям» типа Ф. Хайека и К. Поппера – пригодятся. Затем пришла пора создавать новые политические структуры мирового уровня («Трехсторонняя комиссия», 1973 г.). В 1975 г. – году внешнеполитических побед СССР (Вьетнам, Хельсинки) по заказу «Трехсторонней комиссии» С. Хантингтон, М. Крозье и Дз. Ватануки написали большой доклад «Кризис демократии».
Оспаривая тезис Адама Смита о том, что единственным лекарством от зол демократии является еще большая демократия, тройка авторов констатировала, что многие проблемы на Западе и в США обусловлены избытком демократии. Выводы: «Необходима… более высокая степень умеренности демократии»; эффективное (т.е. в интересах мирового «трехстороннего» и иного истеблишмента) функционирование демократической политической системы «обычно требует определенной степени апатии и невовлеченности со стороны некоторых индивидов и групп».
Каких групп? И на это есть ответ: тех, что претендуют на возможности, позиции, вознаграждения и привилегии, на которые раньше не претендовали, т.е. на ту часть «общественного пирога», которая раньше принадлежала верхам. Отсюда еще один вывод: необходимость ограничения общественного влияния (public influence) на политический процесс, заниматься которым должны эксперты правящего класса. Речь прямо, откровенно и цинично идет о политической изоляции и маргинализации значительной части общества с целью избежать «социалистического рая».
В 1970-е же был намечен и ряд экономических мер по ликвидации последствий уподобления. После «картеровской передышки» (1976–1980) и после того, как США удалось заманить СССР в афганскую ловушку (1979), планы стали воплощаться в жизнь. Рейган резко обострил течение «холодной войны», начав ее новую, неклассическую (постклассическую – система против «одной, отдельно взятой страны») фазу, закончившуюся односторонним выходом СССР из «холодной войны» и его поражением. Во внутренней политике рейганомика и тэтчеризм были направлены если не на демонтаж, то на серьезное ослабление welfare state, этого внутризападного «щита и меча» значительной части среднего и рабочего классов, а следовательно против них и их организаций (профсоюзов и т.п.). Но хуже всего пришлось средним классам наиболее развитой части «третьего мира» – Латинской Америки – их просто «умножили на ноль».
Средством «умножения» стало брутальное оружие, неолиберальный кистень – «программы структурной стабилизации» («structural adjustment programmes») Международного Валютного Фонда. Результатом их реализации стало резкое, до десятков раз, увеличение разрыва между богатыми и бедными, дестабилизация экономики, стремительный рост бедности, неформального сектора экономики с его неоматриархатом, и, самое главное, был сметен средний класс (прежде всего госслужащие). Правда 5–10% старого среднего класса сохранились и упрочили свое положение в качестве нового среднего класса – за счет тех, кто опустился на дно, в пучину «неформальной экономики», в борьбу за физическое выживание, в инфраполитику «живота».
Ластиком Истории «властелины капиталистических колец» прошлись по средним классам не только Латинской Америки, но и Африки, досталось и североатлантическому ядру. Впрочем здесь ситуация была смягчена крушением СССР, тем, что на социальное дно полетели миллионы представителей средних классов позднего социализма, «второго мира», который в мировом масштабе выступал как коллективный средний класс – между «коллективным верхом» («первый мир») и «коллективным низом» («третий мир»). В результате крушения исторического коммунизма в Восточной Европе всего за 5–6 лет, к середине 1990-х годов число крайне бедных увеличилось с 14 млн. человек до 168 млн. человек – беспрецедентная пауперизация бывших представителей средних классов.
Так, в течение тридцати лет было произведено «исправление стиля» – господствующие группы Запада сумели ликвидировать негативные последствия квазиуподобления их системы историческому коммунизму и повернуть этот процесс вспять. При этом в исторический Тартар сбрасывались целые слои и страны, их просто отрезали от развития. В этом плане капитализм очень похож на жестокий картель хронохирургов из цикла романов В. Головачёва, которые в своей Игре отрезают от метагалактического Ствола жизни целые ветви-миры, ветви-цивилизации, разрушая их до атомов.
И ведь капитализм всегда, с момента рождения делал это: там, где он сталкивался с социумом, который по тем или иным причинам не мог быть объектом эксплуатации, его представители (индейцы Америки, аборигены Австралии) уничтожались, а на их место завозился иной человеческий материал (африканские рабы) и конструировался иной социум, иной социально-экономический указ. Если Китай, по замечанию П.В. Чернова есть этнопоглощающая система, то капитализм – это социопоглощающая система, лишающая целые цивилизации права на существования, окончательно решающая их вопрос или, как минимум, права на их самостоятельное, самобытное существование (примеров – тьма: от индейцев Северной Америки до Югославии). Лишающая всегда, когда для этого есть силы и возможности.
Россия многие столетия была таким чужим для капиталистической системы, особенно для его англосаксонского ядра, который, во-первых, является не очень выгодным объектом для эксплуатации (большие пространства, высокая стоимость производства, делающая местные товары неконкурентно-способными на мировом рынке); во-вторых, объектом опасным для силового давления (численность населения, военный потенциал, те же пространства); в-третьих, объективно, в силу самого существования ограничивающий возможности мировой экспансии и мировой эксплуатации. В результате процесса, начатого горбачевским односторонним разоружением, распадом СССР и ельцинским выводом войск из Германии (пятилетка ударной сдачи позиций), у хозяев капсистемы – глообохирургов – появилась наконец возможность отрезать мощную когда-то, до сих пор чуждую и ненавистную огромную русскую ветвь от Ствола Мирового Дерева Истории.
Итак, Западу удалось устранить негативные последствия квазиуподобления «реальному социализму». Это произошло по многим причинам – из-за наличия огромной финансово-экономической мощи, соответствующих политических структур, из-за нарастающей некомпетентности и неадекватности Современному миру советского руководства и его «идеолого-научно-информационного комплекса».
Но самым главным была выработка правящим классом Запада на рубеже 1960–1970-х годов «зловещего интеллектуального превосходства» (К. Поланьи) – того, благодаря чему в начале века большевики и нацисты взяли верх над своими противниками. Знание – сила, и западной верхушке именно в тот момент (1965–1975), когда СССР теснил ее во всем мире, удалось создать новую организацию «власть-знания» (М. Фуко), адекватную новой эпохе, и успешно реализовать ее на практике, опрокинув исторический коммунизм. Задачу ликвидации последствий уподобления социализму хозяева капсистемы решили, уничтожив при этом сам мировой социализм, СССР, причем в значительной степени его собственными руками.
Это – высший класс геоисторической борьбы, победа даже не по очкам, а нокаутом. В том числе и в ядре капсистемы, где даже социал-демократы и левая интеллигенция поставлены на колени, «сдали» социализм, отказались от каких бы то ни было преобразований системы и готовы, как заметил главный редактор “Le Monde Diplomatique” Игнасио Рамонэ, лишь к одному: приспосабливаться к глобальному капитализму, к неолиберальному порядку.
Хозяева капсистемы победили после 150 лет социального отступления, в том числе и там, где их раньше часто били – России-Евразии. А вот советская верхушка позорно провалилась, поставив себя под удар чужого психоментального оружия – комплекса представлений, оценок и понятий чужой системы, которые она приняла как свои, из-за чего частичное уподобление капсистеме и закончилось крахом.
"СССР пал потому что создав потребителя не смог угнаться за западом в деле удовлетворения его растущих потребностей, а Запад начал делать из потребителя креативного дeбилa из массы, чтобы предотвратить социальный взрыв от понимания происходящего. Антиутопия была актуальной темой искусства еще недавно." az118.livejournal.com
Тридцатилетний опыт борьбы Запада с процессом и результатами частичного («зеркального») уподобления соцсистеме заслуживает самого внимательного изучения, ведь объективно перед нынешней Россией-Евразией, если ей суждено сохраниться в качестве культурно-исторической целостности, перед русскими, если они хотят не только выжить, но и сохраниться в качестве державообразующего народа, а не раствориться среди «россиян» и превратиться в них, стоит аналогичная задача ликвидации последствий уподобления Западу, капсистеме. Для этого нужно изучать чужие успехи и свои поражения: за одного битого двух небитых дают.
Андрей Фурсов
