На протяжении последнего месяца наблюдается отчётливая эскалация противостояния ведущих центров силы на планете. США объявили о выходе из договора РСМД, а также рассмотрении вопроса выхода из СНВ-3. Президент Путин достаточно жёстко и весьма прямолинейно обозначил готовность России задействовать ядерное оружие в случае нападения на нас либо на наших союзников, в частности на Беларусь. Кроме всего прочего, его слова являются реакцией на стремление Польши стать тыловым районом размещения и снабжения передового района базирования войск НАТО, создаваемого в Восточной Европе. В Литве, Латвии, Эстонии и самой Польше сейчас развёрнута фактически смешанная механизированная бригада, состоящая из трёх механизированных и двух танковых батальонов.
Для специалистов недостаточность этих сил для ведения глобальной войны с какими-либо осмысленными шансами на успех очевидна. Однако следует признать явно проступающую общую тенденцию ментального признания всеми сторонами войны как процесса в целом технически возможного и, в общем, допустимого. А то и даже необходимого — как единственный эффективный ответ на действия оппонента.
Неприятный парадокс происходящего заключается в том, что нежелание сторон прибегать к ядерному оружию вкупе с ростом напряжённости по спорным вопросам, а также увеличением количества конфликтных точек риск возникновения большой войны как раз повышает. Только в современных условиях это будет уже совсем другая война, мало похожая на Вторую мировую.
Ядерные грибы над городами
Происходящее сегодня — результат успеха так называемой международной политики ядерного разоружения, начавшейся после Карибского кризиса. Хотя западные, особенно американские, источники до сих пор те события предпочитают трактовать как агрессию СССР против западной демократии, в действительности имел место обычный обмен ходами фигур в большой геополитике, где американцы до того владели серьёзным преимуществом.
До эры ядерного оружия США успешно прикрывались просторами Атлантического и Тихого океанов, исключавших возможность нанесения каких-либо военных ударов непосредственно по американской территории. Прежде чем высадить пехоту на пляжи, её сначала требовалось до побережья доставить, предварительно прорвавшись сквозь заслоны военного флота, что являлось крайне трудной задачей.
Все противники Америки имели уязвимости на суше, которыми Вашингтон умело пользовался. В 1961 году на военной базе возле города Измир в Турции США развернули бригаду из 15 пусковых установок баллистических ракет средней дальности PGM-19 «Юпитер». Вторая бригада аналогичных ракет дислоцировалась в Италии на авиабазе «Джиойя дель Колле».
При дальности стрельбы в 2700 километров такая ракета была в состоянии за двенадцать минут с момента запуска поразить Москву или Ленинград термоядерным боевым блоком типа W49 мощностью в 1,44 мегатонны. Пентагон полагал, что получает обычное преимущество, которое Москва не сможет парировать и будет вынуждена уступать на любых последующих переговорах, так как дальность аналогичных советских комплексов дотянуться через океан не позволяла, а риск ответных ударов по Европе сколько-нибудь значимым не считался.
И тут вернувшийся из рутинного патрулирования над Кубой американский авиаразведчик привозит фотографии, на которых аналитики ЦРУ опознают советские баллистические ракеты Р-12 (дальность до 2 тыс. км) и Р-14 (до 4 тыс.), несущие боеголовки мощностью в одну мегатонну с примерно таким же подлётным временем.
До американского руководства внезапно дошло, что размер Атлантического океана Америку больше не защищает. Атаку с Кубы ВВС и ПВО США отразить тоже не в состоянии. Парировать угрозу решительно нечем.
Вопрос встал ребром: или русские убирают свои ракеты с Кубы, или США начинают ядерную войну, потому что иного выхода для себя не видят. Москва в ответ упёрлась тоже, потому что находилась в аналогичном положении. Третья мировая в октябре 1962 года не началась буквально чудом.
Когда пыль осела, до правительств обеих сторон стала доходить необходимость заключения каких-то договоров по ядерному разоружению. Уж слишком реальной оказалась перспектива превращения мегаполисов в радиоактивные руины.
В результате начался так называемый Хельсинкский процесс, получивший своё наименование от Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, подписанного главами 35 государств в столице Финляндии. Фактически именно он окончательно закрепил политические и территориальные итоги Второй мировой войны и создал основу для всех последующих договоров по ограничению ядерных вооружений.
Побочным эффектом процесса стало формирование в общественном сознании представлений о Третьей мировой как о войне непременно глобальной ядерной. Что вызвало два важных следствия.
Первое вылилось в многочисленные романы про ядерный апокалипсис, кинофильмы про Армагеддон и потом послужило идейной основой многочисленных компьютерных игр вроде популярной серии Fallout и Metro 2033.
Вторым стало возникновение так называемой стратегии ядерного сдерживания, основанной на гарантии взаимного уничтожения.
Хотя сухопутные ракеты средней и малой дальности запретили и ликвидировали, даже после введения ограничения на количество имеющихся прочих носителей и боезарядов их осталось более чем достаточно в распоряжении противоборствующих сторон для гарантированного уничтожения планеты при любом варианте развития событий.
Неважно, кто там выиграет или проиграет, аутсайдер последним ходом задействует стратегическое ядерное оружие, и победителю в Третьей мировой войне в качестве приза достанется глобальное радиоактивное пепелище. Очевидная сомнительность результата на протяжении шести десятков лет служила лучшим сдерживающим фактором.
Красные линии в серых зонах
Однако геополитическая конкуренция систем на планете никуда не делась, что предопределяло продолжение войн как инструмента разрешения особо принципиальных споров. Разве что велись они только далеко на периферии: Вьетнам, Афганистан, Латинская Америка, Африка, Ближний Восток.
Их результаты пристально анализировались военными всех ведущих стран на предмет извлечения опыта для корректировки «стратегии победы». Выводов напрашивалось ровно три.
Во-первых, современная война чрезвычайно затратна. Кувейт заплатил Америке в качестве компенсации расходов за своё освобождение (операция «Буря в пустыне») 16,095 млрд долл. (в ценах 1992 года). Затраты на вторжение в Ирак Пентагон оценил уже в 2 трлн долл., из которых 1,7 трлн ушло непосредственно на боевые действия, а 490 млн потом пришлось на всевозможные компенсационные выплаты ветеранам. Примерно в ту же сумму американскому налогоплательщику обошлась продолжающаяся по сей день война в Афганистане и Пакистане.
Во-вторых, она ведёт к значительным потерям в технике и огромному расходу боеприпасов даже в так называемых конфликтах низкой интенсивности (КНИ), когда армии противостоят полупартизанские повстанческие формирования. Например, за период активной фазы войны с августа 2014 по февраль 2015 года (то есть всего за шесть месяцев) вооружённые силы Украины безвозвратно потеряли в боях больше 300 танков, и ещё до 400 машин получили существенные повреждения, потребовавшие заводского ремонта. Причём украинский опыт не является чем-то уникальным. Только одна Саудовская Аравия против отрядов племенного ополчения в Йемене потеряла свыше 40 танков, 100 БМП и БТР, порядка 150 бронеавтомобилей. Ещё полторы сотни единиц тяжёлой бронетехники погибло у Арабских Эмиратов. За время конфликта в Сирии всеми его участниками израсходовано свыше 11 тыс. выстрелов к ПТРК. И это в условиях явного технологического доминирования одной из сторон. Значит, при столкновении примерно равных по уровню противников расходы и потери значительно вырастут.
В-третьих, ни «полевым практикам», ни штабным аналитикам так и не удалось разработать сценария, гарантирующего достижение победы без последующего перехода к обмену ядерными ударами. Более того, научно-технический прогресс привёл к созданию широкой гаммы ракетных вооружений, применение которых даже в обычном исполнении чревато автоматическим ядерным ответом. Ибо никто — ни мы, ни американцы — не в состоянии отличить, скажем, обычную крылатую ракету, летящую в нашу сторону, от точно такой же, но с ядерной боеголовкой. Тем более если в ход пойдёт тактическое ядерное оружие, требующее максимально быстрой практической реализации достигнутого ударом успеха, а значит массированного наступления и новых ядерных ударов... Это в конечном итоге означает неизбежную эскалацию их мощности с последующим переходом к стратегической фазе. Особенно со стороны противника, осознающего фатальную неизбежность своего полного поражения.
Считается, что выход из стратегического тупика нашли русские, реализовав «операцию в Крыму» в 2014-м. Однако американские военные и политики экспериментировали с новыми формами глобального противостояния ещё с 2004–2006 годов, когда неизбежность возрождения России, а значит и нового конфликта с Западом под предводительством США, стала для Вашингтона очевидной. Так что, когда бывший командующий Силами специальных операций США адмирал Эрик Олсон в 2015 году официально ввёл в оборот термин «серой зоны», фактически он говорил уже о накопленном в Пентагоне опыте экспериментирования с ними.
В очень упрощённом виде стратегия выглядит цинично и просто. Целью любой войны является разрушение государственного механизма противника. Раньше она достигалась прямым военным вмешательством и сражениями непосредственно на поле боя. Сегодня опыт «арабской весны» и украинского Евромайдана показал, что задача достаточно успешно может быть решена с помощью массовых протестных действий собственного населения целевой страны. Какой бы сильной и хорошо оснащённой ни была её армия, применить оружие против собственных граждан она, как правило, оказывается неспособна.
Впрочем, обратное тоже играет на руку нападающему, так как обычно усиливает раскол в гражданском обществе и радикализирует антигосударственные протесты. Дальше остаётся лишь организовать непубличное обеспечение повстанческих отрядов оружием.
Пример Сирии показал, что таким образом можно свалить даже сильное и вполне богатое государство. В 2015 году, на момент заключения договора о взаимной помощи с Россией, Дамаск едва контролировал менее пятой части территории страны и находился практически на грани полного государственного коллапса.
До 2014 года американские «специалисты» полагали только себя способными успешно пользоваться таким инструментом и были сильно и неприятно удивлены действиями «добрых зелёных человечков» в Крыму. С этого момента Эрик Олсон и заговорил о необходимости жёсткого проведения неких красных линий всюду, где США по любым причинам не могут использовать вооружённые силы в полном масштабе.
Новое лицо войны
Таким образом, следует понимать, что нынешняя эскалация жёсткости геополитического противостояния мировых центров силы, а точнее США против Китая и России, действительно ведёт к обострению принципиальных вопросов, ранее разрешавшихся только с помощью большой бойни. Однако на привычные сценарии фантастических киноапокалипсисов вроде «Системы безопасности» (США, 1964 год) или «На следующий день» (США, 1983 год) она похожа не будет. Американской правящей элите большая война для глобального перетряхивания фигур на шахматной доске, безусловно, необходима, но превращение самих США в лунный пейзаж её целям не соответствует.
Это означает два момента. Во-первых, конфликт вообще никак не должен касаться американской территории. Во-вторых, Соединённые Штаты не должны являться в нём нашим прямым противником. Как минимум чтобы не дать России официального повода отбомбиться по ним «всем, чем мы располагаем».
Да и при всех громких военных играх и рассказах о величии собственной военной мощи ВС США имеют всего 230 тыс. бойцов «первой линии», то есть военными, непосредственно участвующими в бою (пехотинцами, экипажами танков, расчетами гаубиц и т. п.). Причём 130 тыс. из них уже задействованы в войнах, которые Америка в настоящий момент ведёт по всему миру. Если вычесть ещё порядка 60 тыс. новобранцев (пополнение, проходящее начальное обучение, а также задействованных для этого инструкторов) и разного рода охрану существующих военных объектов, то на всесокрушающее американское военное вторжение в Россию у Пентагона остаётся всего 40 тыс. человек против 900 тыс. численности вооружённых сил Российской Федерации. Несопоставимость масштабов цифр тут очевидна.
Следовательно, речь может идти только о повторении сценария «арабской весны» в третий раз. Первой попыткой следует считать период дестабилизации Ближнего Востока и Северной Африки с 2010 года. Предполагалось, что дальнейшие события неизбежно захватят Иран, Турцию и через Северный Кавказ выплеснутся в Среднюю Азию, соседствующую с Татарстаном и Краснодарским краем. К счастью, у авторов не вышло. Как не получилось и во второй раз — вскормить на базе Сирии и Ирака радикальный «чёрный» исламистский халифат с той же перспективой обрушения России через мусульманские регионы и Европы через вакханалию ближневосточных беженцев.
Остаётся последняя попытка — дестабилизировать саму Европу, доведя её до гражданской войны. Благодаря стараниям разных соросов, горючего материала там скопилось более чем достаточно. США прикладывают много сил для ускорения процесса падения уровня жизни в Европе, что всегда служило безотказным детонатором.
Дальше получится, как в Сирии, Ираке и Ливии. Во всех смыслах. От множества вооружённых банд до национального, этнического и религиозного противостояния. Кстати говоря, не менее кровавого. Кто не верит, что в цивилизованной Европе «такой ужас» возможен, рекомендую почитать про гражданскую войну в Югославии, особенно об участии в ней албанцев.
Соответственно, и желающих от ужасов войны куда-нибудь бежать в ЕС найдётся много. Очень много, потому что конфликт совершенно точно не ограничится территорией только какой-то одной отдельной страны.
По состоянию на конец 2016 года в Европе проживал 741 млн человек. По данным ООН, из охваченного «арабской весной» Ближнего востока (450 млн чел.) в разные страны мира перебралось более 47 млн беженцев, в том числе до 4,5 млн — в Европу. То есть как минимум 10 % населения снялось с насиженных мест. Причём если на общем фоне региона цифры особого впечатления не производят, то баланс по непосредственно воюющим странам выглядит вполне убедительно. На август 2011 года в Сирии проживало 22,5 млн человек. Сегодня 7,6 млн сирийских граждан находятся в лагерях беженцев внутри страны и до 1,8 млн разными способами бежали за её пределы. Что означает уровень беженцев в 41,7 %.
К чему готовиться
В результате, говоря о готовности (или неготовности) России к будущей войне, следует понимать, что дело касается не десанта на Вашингтон, а принятия сложного решения о наших действиях куда ближе — на западных рубежах страны.
Выбор очень непростой. В случае успеха «третьей попытки» можно ожидать возникновения волны беженцев из Евросоюза численностью в 15–20 % от его «списочного населения». Не обязательно сразу, пусть даже частями в течение нескольких лет, но всё равно 140–170 млн человек нас попросту смоют.
Потому что вместе с обычными беженцами всегда приходят всякие прочие лихие люди, а сама волна чисто механически разрушает законность и порядок везде, где прокатывается. А где пропадает порядок, там сразу появляются банды. А так как этот мутный вал покатится по территории, богатой на склады армейских вооружений, то вряд ли придётся долго ждать появления у бандитов хотя бы пикапов с зенитными скорострелками в кузове. А то и бронемашин с танками.
И вот тут встанет вопрос: как на всё это следует реагировать России? Спешно сооружать аналог «Линии Мажино» или входить войсками на сопредельную территорию? Причём если в Сирии мы по крайней мере имели официальное законное и дружественное к нам правительство, то в рассматриваемом варианте такого счастья у нас, скорее всего, не будет. Но и игра строго от обороны потребует практически сплошной линии окопов по всему периметру западного рубежа.
Как этот вопрос будут решать политики, тема отдельная, а вот армии потребуется ресурсов много больше, чем привычная ныне игра только силами специальных операций и ограниченными подразделениями спецназа разной подчинённости. Придётся возвращаться к категориям массовых армий, а значит, определяющим станет не индивидуальное превосходство каких-то отдельных систем, а прежде всего степень насыщенности армейских подразделений самими вооружениями. Опыт Сирии и особенно Йемена показывает: в изрядной доле боевых ситуаций старенький Т-55 по общей эффективности оказывается вполне сопоставим с меганавороченным французским «Леклерком».
Во времена Великой Отечественной войны на изготовление одного танка требовалось три месяца, тогда как сегодня — от трёх до пяти лет (а в случае с «Леклерками» до шести), поэтому главным критерием становится не столько наличие собственного производства (хотя оно тоже чрезвычайно необходимо), сколько размер накопленного «мобилизационного запаса». Пусть даже не самого технически передового. А вот боеприпасов понадобится очень и очень много.
За неполных четыре года не самой яростной войны в Донбассе ВСУ израсходовали больше 50 тыс. снарядов калибра 152 мм, или около трёх полноценных железнодорожных эшелона. К ним следует добавить 567 тыс. 82-мм и 335 тыс. 120-мм миномётных мин, 117 тыс. 122-мм реактивных снарядов для БМ-21 «Град», 1,176 млн 30-мм снарядов для БМП-2, 700 тыс. ручных гранат и почти 800 млн автоматных патронов. При этом активные бои заняли всего шесть месяцев и велись группировкой численностью менее 200 тыс. человек.
Так что сейчас главным становится вопрос не степени превосходства Т-14 «Армата» над самыми навороченными танками вероятного противника, а чтобы развёрнутым частям просто хватило снарядов к имеющимся Т-72 и прочей номенклатуры боепитания. Ибо она чрезвычайно обширна и расходуется буквально как вода.
В закромах Родины
В общем, резюмируя сказанное выше, следует заключить, что предстоящая большая война будет очень похожа на происходящее в Сирии, то есть на конфликт низкой интенсивности (КНИ), только значительно больше как по масштабу задействованных сил и средств, так и по уровню потерь. Бои лета — осени 2014 года на Донбассе показали, что даже слабо вооружённая пехота, благодаря высокой концентрации противотанковых ракетных комплексов и одноразовых гранатомётов, способна в течение пятнадцати суток активной фазы операции сжечь больше трёх сотен танков. А репортажи из Йемена убедительно доказывают, что лучшие образцы западной бронетехники, включая суперпродвинутый французский ОБТ AMX-56 Leclerc, горят точно так же.
Высокие темпы потерь, особенно бронетехники, автомобилей и артиллерии (в контрбатарейной борьбе), выводят на первое место вопрос способности государства их восполнять с достаточной скоростью. Делать это придётся в основном из запасов складов долговременного хранения, потому что просто не останется времени ждать 3–6 лет, пока промышленность произведёт новый танк. Да и с учётом современного высокого уровня необходимой кооперации между предприятиями сама возможность сохранения современного высокотехнологичного производства целым оказывается под большим вопросом.
В открытых источниках данных об объёмах мобзапасов, естественно, нет, эти сведения справедливо относятся к категории гостайны, однако некоторые данные в открытых источниках публикуются, что позволяет всё же сделать некоторые выводы.
Начнём с очевидного, с танков. Их на вооружении ВС РФ в 2005 году официально находилось 23 тыс. единиц всех видов и типов. По данным на 2016 год, в сухопутных войсках числилось только 2700 машин. Остальные 20 тысяч 300 штук были переданы на базы долговременного хранения. Точнее, 11 тыс. там находились изначально, так что с полковых складов пришло лишь 9 тыс. машин.
Это важно понимать для последующей оценки степени способности вернуть технику в строй в угрожающий период либо уже по ходу войны. Например, Украина смогла восстановить до хорошего состояния (не менее 90 % от исходной боеспособности) всего 11 % и до в целом боеспособного (например, когда орудие работает, но нет штатного зенитного или даже курсового пулемёта, а также заменена упрощёнными эрзацами часть прицельных приспособлений) ещё 23,3 % объёма арсеналов баз хранения. Правда, тут следует отметить и ужасающе низкий уровень консервационных работ. Эта проблема в России существовала тоже, но была в целом решена ещё в 2006–2008 годах, что позволяет рассчитывать на минимум вдвое более высокий уровень восстановления.
По имеющимся данным, из наиболее старой части танкового парка 6 тыс. машин планировалось пустить в переплавку ещё при Сердюкове, однако решение впоследствии было отменено. Однако следует признать, что из них вряд ли можно получить много боеспособных танков. Если опираться на опыт Украины — в пределах 10–15 %, если будет время на капитальный ремонт в течение 6–7 месяцев. В данном случае речь идёт в основном о машинах Т-55 (примерно 2800 шт.), Т-62 (2500 шт.) и Т-64 разных моделей.
Остальной парк, особенно те, что недавно поставлены в резерв, гораздо целее. Он включает до 3 тыс. Т-90А, успевших перед консервацией пройти радикальную модернизацию. Ожидаемый уровень восстанавливаемости — не менее 75–85 %, что даёт как минимум 2400 машин. Кроме них, на складах находятся 3 тыс. Т-80Б, Т-80БВ и Т-80У с примерно такой же высокой степенью сохранности. Несколько хуже дело обстоит с 7 тыс. Т-72, уровень восстанавливаемости которых по ряду причин оценивается не выше 75 %. Но тут следует учесть, что лучшая на сегодня модификация Т-72Б3 «Рогатка», не уступающая ОБТ западных армий, производится чуть более чем за полгода как раз из «старых» машин, получаемых с баз хранения.
Таким образом, имеющегося запаса достаточно для отправки в действующие части по меньшей мере 9700 только современных танков плюс порядка 2000 «старичков послевоенного периода». Впрочем, к ним так уж иронично относиться не стоит. На вооружении исламистских боевиков в Сирии, особенно в период их наибольшего могущества, находилась вся гамма современного противотанкового вооружения, исключая разве что «Джавелины», однако практика боёв показала, что после относительно бюджетной модернизации и при грамотном взаимодействии с обученной пехотой весьма и весьма грозным оружием на современном поле боя оказались даже совсем древние Т-55МВ. А уж Т-72АВ и Т-72М1 после установки на них итальянской системы управления огнём TURMS-T вообще повсеместно перешли в категорию «танковых снайперов», особенно хороших в условиях городского боя.
Если сравнивать с положением у «нашего вероятного противника», то картина складывается следующим образом. У России 2700 машин в строю и по крайней мере 12 тыс. может быть точно получено после расконсервации, при этом в непонятном, но, вероятно, в какой-то части восстановимом статусе остаётся ещё до 3–5 тыс.; у стран НАТО всего имеется около 10 тыс. танков всех типов — от наиболее продвинутых М1 «Абрамс» в широкой гамме модификаций, «Леопард-2А5» и AMX-56 Leclerc до РТ-91 Twardy (местная польская модернизация Т-72М советских годов поставки) и вовсе уж древних Т-55 в Румынии. Из общего количества «в строю» стран НАТО насчитывается 2400 машин, в «резерве» с коэффициентом восстановления на уровне 85 % — 7600. Впрочем, две последние проверки танкового резерва Бундесвера заявленный уровень ставят под большое сомнение. По официальному отчёту способными вернуться в строй комиссия признала лишь 27 % объёма хранения. Очень схожая картина с танковым резервом Великобритании, где старых «Чифтенов» числится 900 штук.
Ещё меньше известно об объёме и характере хранения артиллерии. Если же судить по тому, как с этим поставлено дело в Беларуси, например на артиллерийской базе хранения (в/ч 63604) под Гомелем, положение можно считать вполне удовлетворительным.
И совсем мало известно об объёмах хранения боеприпасов, а также стрелкового вооружения. Однако во время многочисленных дебатов по поводу военных реформ Сердюкова упоминалось, что только совсем устаревшего вооружения и боеприпасов предполагалось переместить с периферийных складов на центральные базы хранения, а также для утилизации в объёме более 40 тыс. грузовых железнодорожных вагонов. И это явно далеко не весь запас, складированный в России на случай войны.
Даже если соотносить озвученную цифру с упомянутыми выше данными по танкам, где утилизировать предполагалось четвёртую часть арсенала, а также учесть статистику расходов боепитания в боях на юго-востоке Украины, можно прийти к выводу, что в закромах Родины запасено стрелкового вооружения и боеприпасов на 4–5 лет активных боевых действий группировкой до 2,5 млн человек. И, судя по тому, что руководство МО РФ отложило перевод армии на «Армату» и «Бумеранг», направив больше денег на материально-техническое обеспечение войск, похоже, озвученный прогноз ещё существенно занижен.
В какой степени он точен, сказать сложно. Однако сравнение с положением дел «у вероятного противника» показывает, что к предстоящей войне мы готовы. Во всяком случае, насколько это вообще возможно. Проверяется это только практикой, хотя и очень не хотелось бы. Но, если придётся, «к нам с мечом пришедших» у нас встретить есть чем.
