Западные санкции обернулись чудовищным экспериментом над людьми – и европейцами, и жителями беднейших стран, которые оказались на пороге голода, считает вице-премьер РФ Виктория Абрамченко. В интервью РИА Новости она объяснила, почему улучшений на мировом рынке продовольствия не предвидится, как Россия распорядится рекордным урожаем зерна, что помогло правительству и людям справиться со стрессами 2022 года, кто "провалил" тушение пожаров и сколько россиян на самом деле сортирует мусор. Рассказала она, и как сама поступает с отходами и ненужной одеждой, и почему пока не готова пересесть на электромобиль. Беседовали Эльвира Муравицкая и Диляра Солнцева.
– Виктория Валериевна, полгода прошло с нашего последнего разговора. В июне было еще очень много неизвестного и непонятного, только-только привыкали к новой реальности, боялись заглядывать в будущее. Изменилось ли что-то за это время, появились ли какие-то новые вводные, можем ли уже сейчас начинать что-то планировать или продолжаем жить от события к событию?
– Конечно, правительство не может жить в планировании на горизонте одних суток. У нас есть долгосрочные планы, мы уже принимаем новые стратегии. Есть две вехи, на которые мы ориентируемся – 2024 и 2030 год. Первая связана с реализацией нацпроектов, вторая – национальные цели развития. Для нас это база, конкретные индикаторы для развития отраслей экономики и команд внутри правительства. А вызовы, конечно, есть, каждый день может приносить новые вызовы, и с ними приходится работать.
– А год в целом 2022 как бы вы оценили?
– Как раз в конце декабря обсуждали с коллегами на заседании правительства этот вопрос, обменивались мнениями и пришли к выводу, что, во-первых, количество трудностей, с которыми пришлось этому кабинету министров столкнуться, просто зашкаливает. Мы научились работать в режиме постоянного стресса. Поэтому нет ощущения, что ушедший год стал каким-то совсем драматичным. Есть базовая установка: мы должны выполнять свою работу и выполнять ее хорошо, что бы ни происходило. И вот когда ты так относишься к делу – прежде всего, делаешь хорошо свою работу, появляется такой якорь, фундамент. И страх уходит, и растерянность уходит.
В первые месяцы после февраля, конечно, была неопределенность. А потом, постепенно, и экономика сдюжила, и люди сдюжили, и ситуация выправляется.
– То есть, теперь работаем на себя?
– Россия обеспечена необходимыми ресурсами: полезными ископаемыми, водными ресурсами и продовольствием. Но президент подчеркивал, что мы не должны строить автаркию, закрытую экономику. Просто во всем нужно искать плюсы. Наша страна обеспечена ресурсами – природными, человеческими. У нас огромная территория. Например, с точки зрения развития АПК у нас географически диверсифицированы условия ведения сельского хозяйства. Если где-то засуха, то в другом месте – достаточное количество осадков в вегетационный период. И в этом смысле вот таких плюсов у России очень много. И люди наши очень креативные.
– Событием года для сельского хозяйства многие называют Стамбульскую зерновую сделку. Как вы оцениваете ее ход сейчас?
– Я не думаю, что зерновая сделка – это событие года для сельского хозяйства. Она проектировалась как договоренности причерноморских сторон о вывозе украинского продовольствия. Она изначально была об этом. И я не думаю, что для России это – событие года. Наше событие года – это рекордный урожай, а не то, как страны договорились вывозить украинское продовольствие. Мы свои договоренности, взятые в рамках этой сделки, выполнили, чего нельзя сказать о других сторонах.
Таким образом мы показали миру, что нельзя вводить санкции против продовольствия, это опасно, это дестабилизирует ситуацию на мировом рынке вообще и продовольственном в частности. С этим нельзя играть, мир огромный, планка в восемь миллиардов населения уже пройдена, а стран, которые могут обеспечивать продовольствием, мало, и больше не становится. Формально продовольствия в санкциях нет, но логистика, финансовые расчеты, страхование, возможность фрахтовать суда – это все существенно ограничивает поставки. И наши экспортеры вынуждены были искать возможности, чтобы вывезти продовольствие по привычным каналам в страны, которые традиционно приобретали российское продовольствие.
В этом смысле зерновая сделка для России стала таким сигналом, возможностью общаться с ООН, со всем человечеством и говорить, что нельзя ни в коем случае мировую продовольственную безопасность подвергать каким-то искусственным ограничениям. Это приводит к огромным, нарастающим как снежный ком, проблемам для всех стран – как для развитых, так и для развивающихся. Но бенефициарами этой сделки оказались отнюдь не последние. На середину декабря продовольствием с Украины было загружено 561 судно, 14 миллионов тонн с небольшим. Из этого объема больше шести миллионов тонн было направлено в Евросоюз. То есть данная сделка – она не про помощь беднейшим странам, это не акт доброй воли, гуманитарный жест. Это способ безопасно вывезти продовольствие с Украины, чтобы поставить его, в первую очередь, в Евросоюз.
– А вторая часть куда ушла?
– Больше двух миллионов тонн – в Турцию, и дальше уже во все остальные страны.
– Страны Евросоюза вполне сейчас тоже могут стать беднейшими на фоне энергокризиса.
– Конечно, очень жаль простых людей, это какой-то чудовищный эксперимент над человечеством. Разумные люди, с моей точки зрения, так не должны себя вести. Считаю, что европейским политикам нужно внимательнее смотреть на несколько шагов вперед.
– Они, вероятно, обиделись. Сейчас ведь начали уже отыгрывать назад по многим странам.
– Простые европейцы оказались заложниками своей системы, вот этой надстройки в виде брюссельских чиновников, которые абсолютно оторваны от реальности и не защищают интересы граждан. Они отрабатывают какую-то свою повестку.
– Вернемся к событию года, по вашему мнению, – рекордному урожаю зерна. Уже сейчас понятно, куда направится экспорт? Проводятся ли уже какие-то расчеты?
– Наш продовольственный экспорт в дружественные страны в 2022 году вырос на 25%, несмотря на все сложности, о которых я уже говорила. Мы торгуем российским продовольствием со 150 странами и не видим сейчас какого-то напряжения со стороны покупателей. Есть технические сложности, связанные с санкциями, но нет политизированности, с точки зрения "нет, мы не будем покупать российское", вот это – самое главное, такого настроя нет.
– Сто пятьдесят стран – значит, что Европа тоже туда входит?
– С Европой есть взаимная торговля по отдельным позициям, безусловно, но говорить о ней как о потенциально растущем рынке для сбыта российского продовольствия в сегодняшних условиях, конечно, нельзя.
И, несмотря на санкции, мы тоже не остались без оливкового масла или кофе, экзотические фрукты, все есть. И санкции вроде против нас ввели, но кто страдает? Второй год FAO фиксирует инфляцию в мире выше 30%, на сегодняшний день она уже больше 35%. Скачок случился из-за накопленных ковидных проблем, накачки экономик развитых стран деньгами, не обеспеченных ничем. У нас продовольственная инфляция за ноябрь, когда уже выросли цены на томаты и огурцы, – 15%. Мировая – 35%.
– В 2023 цены продолжат расти, как вы считаете?
– На мировом продовольственном рынке кризис сохранится. Потому что продовольственный рынок зависит от двух других – рынка минеральных удобрений и энергетического. И здесь никаких улучшений не предвидится.
– Как это отразится на нас?
– Одна из наших задач как правительства – не импортировать инфляцию к себе, и мы тоже научились это делать, в том числе через инструменты пошлин, например. И Доктрину продовольственной безопасности мы ведь по многим позициям уже выполнили. По отдельным направлениям еще работаем, например, по молоку. Но, как сказал президент, если посчитать рынок молока вместе с Белоруссией, то на две страны и молока у нас в избытке.
– А делиться мы все еще готовы? Глава Минсельхоза делал заявление, что Россия готова безвозмездно поставлять продовольствие беднейшим странам. Сохраняются такие планы?
– Конечно, мы этим занимаемся. Это могут быть гуманитарные поставки продовольствия, финансируемые из резервного фонда, есть и коммерческие поставки, кредитование беднейших стран, чтобы они могли себе позволить покупать российское продовольствие. Последний пример – это проработка поставок продовольствия на Кубу, и это, опять-таки, гуманитарная миссия.
– Если говорить о коммерческих поставках, мы уже перешли на расчеты в национальных валютах, или пока сохраняется доллар?
– Системно пока нет, но это – тренд. Наш Центробанк с центробанками других государств ведут переговоры, чтобы проработать механизмы таких взаимных расчетов, и мы сейчас говорим не только о поставках продовольствия. В качестве последнего примера могу привести как раз сделку с Турцией по поставкам продовольствия, когда расчеты были в рублях. Первая ласточка была успешной.
– Второй будет Египет?
– Крупнейший у нас Египет, да, и с ними мы тоже начинаем прорабатывать такой переход.
– Речь пока только про зерно?
– Наиболее востребованы зерно и масложировая продукция. Последнюю за рубли пока не продаем, но прорабатываем этот вопрос, для нас расчеты в рублях – один из приоритетов.
– Планируется ли, что участвовать в таких сделках будет не только Газпромбанк, но и РСХБ?
– Конечно. И даже в рамках тех контактов, которые по линии ООН происходят по зерновой сделке, по тому пакетному решению, которое нужно реализовать в интересах Российской Федерации, там как раз это одно из условий – возвращение Россельхозбанка в систему международных расчетов.
– С падением экспорта украинского зерна выросли ли заявки на российское?
– Такие настроения есть. Западные страны говорили, что мир справится без российского зерна. Оказалось, не справится. Дополнительно негативное влияние на объем предложения оказывает изменение климата в ряде стран, где сельское хозяйство – это приоритет номер один. Например, засухи в Латинской Америке.
Все это, вкупе со снижением потребления минеральных удобрений в ЕС, ковидными ограничениями привело к тому, что стран, производящих продовольствие для покрытия потребностей растущего населения планеты, все меньше. И в этой ситуации Россия как поставщик зерновых на мировой рынок – это такой стабилизирующий элемент.
Стоило нам начать поставки продовольствия на мировой рынок этой осенью, как стоимость зерновых к концу ноября на мировом рынке снизилась на 2,8%. Мы, в том числе, не даем разгуляться мировой продовольственной инфляции.
– Какие страны, на ваш взгляд, больше всего страдают от сокращения экспорта российского зерна?
– Российские экспортеры преодолевают трудности и наращивают объемы взаимной торговли с дружественными партнерами. Мы не допускаем этого "страдания" в отношении дружественных государств. А если страдают недружественные, то это не к России вопрос, почему.
– А по поставкам удобрений: компании из других стран – и дружественных, и недружественных – выходят с просьбой не сокращать поставки и проводить их неофициально, под другим флагом?
– Знаете, по минеральным удобрениям, в качестве результатов прошлого года, мои наблюдения такие: недружественные государства начали понимать, что нельзя отказываться от минеральных удобрений, в том числе российских, это плохо кончится. Уже наметились определенные изменения в официальной позиции недружественных стран для того, чтобы возобновить такую торговлю, смягчается риторика.
– Вы уже упомянули квоты и экспортные пошлины как инструменты регулирования. Таможенная статистика сейчас закрыта, поэтому можете ли вы оценить, сколько российский бюджет в 2022 году получил от пошлин на продовольствие? И как эти средства были распределены?
– За два года от пошлин получено почти 250 миллиардов рублей допдоходов. Все эти средства направляются на нужды АПК. Когда вводили пошлины на зерновые, была договоренность с аграриями, что эти деньги вернутся им обратно. И правительство выдерживает эту договоренность. Но, конечно, они идут не только на поддержку растениеводства, не только на компенсирующую субсидию, потому что этой подотрасли, в том числе, нужны и селекционно-семеноводческие центры, и современные мощности по хранению продукции, и льготный лизинг сельхозтехники. А все это требует мер поддержки со стороны государства.
– И все же пошлины вызывают много споров, жалуются ли вам аграрии, просят ли отменить?
– Конечно, этот вопрос регулярно звучит на всех площадках. Мы вводили пошлины, когда рынок лихорадило, вспомните, что было с гречкой, сахаром, подсолнечным маслом, мы были вынуждены регулировать рынок в ручном режиме. И задача была – не бюджету заработать, а удержать внутренний рынок и цены внутри страны на доступном уровне. И что получилось?
Этот механизм стал рабочим, он донастраивается. Да, наверное, аграрию, который вырастил зерновые, важно подороже их продать. А тому, кто хочет купить – важно купить как можно дешевле и вывезти из страны с минимальными издержками, чтобы заработать больше. И в этой цепочке задача правительства – защитить того, кто вырастил, а не того, кто у него купил и вывез из страны.
– Если говорить про вторых, то рынок зернового трейдинга в последнее время очевидно консолидируется, уходят мелкие игроки, как российские, так и зарубежные. Как вы относитесь к этой тенденции?
– Я вообще за то, чтобы не было монополий, потому что любая монополия – это плохо даже элементарно с точки зрения санкций. Это прекрасная мишень для наших недружественных партнеров.
Сейчас вот Минсельхоз с ОЗК и ОСК занимаются тем, что закладывают флот, и это отличный проект, который позволит российским аграриям спокойно вывозить зерно по всему миру в дружественные страны и ни от кого не зависеть. Проект заложен в стратегию развития агропромышленного комплекса до 2030 года, сейчас уже обсуждается первая серия таких судов.
– Если вернуться к экспорту, вы сказали, что в прошлом году продовольственный именно экспорт вырос на четверть, чего ждете от 2023 года?
– Надеемся, что рост поставок продовольствия в дружественные страны продолжится. Мы уверенно смотрим в будущее. И того объема пахотных земель, что есть сейчас, достаточно, чтобы и себя прокормить, и вывезти на экспорт.
– А новые четыре региона вы уже включаете в свои планы, рассматриваете с точки зрения сельского хозяйства?
– Конечно. Пока очень сложно говорить о том, сколько на новых территориях сельскохозяйственных товаропроизводителей, потому что все меры господдержки распространяются в основном на эту категорию. В 2023 году будем собирать официальную статистику по сельхозземлям, юридическим лицам, предпринимателям, фермерским хозяйствам. И меры поддержки в бюджете мы заложили. На 2023 год – больше 10 миллиардов рублей на четыре территории и на 2024 год – больше 13 миллиардов рублей. Полностью интегрировать новые территории в нашу нормативную базу, в правовое поле планируем уже в 2025 году. До этого времени будут работать программы поддержки социально-экономического развития новых регионов с финансированием из федерального бюджета.
– Еще одна мера стабилизации цен на рынке – продовольственные интервенции. К концу декабря уже собрали целевые три миллиона тонн зерновых, будут ли продолжены зерновые интервенции в этом году, и будут ли начаты сахарные?
– По объему зерна, приобретаемого в фонд, было много дискуссий. Посчитали и пришли к выводу, что трех миллионов будет достаточно, интервенционный фонд не должен забирать с рынка все излишки зерна. Интервенционный фонд – это инструмент балансирования рынка. И, соответственно, покупая пшеницу в среднем по 14 тысяч за тонну, с этой задачей фонд справляется. Принято решение пока не увеличивать объем закупок.
А вот по сахару нормативная база подготовлена, и в случае наступления условий для начала интервенций, такие закупки могут начаться.
– Вы нам на ПМЭФ рассказывали, что в России начинаются первые эксперименты по производству отечественной упаковки. На каком они сейчас этапе? Можем уже жить без тетра-пака?
– Tetra Pak, его российское подразделение точнее, как раз принимает участие в этом эксперименте, они ведут себя очень комплементарно, помогают найти все необходимые решения. Еще в июне это действительно был эксперимент, сейчас же это уже промышленное использование картона в качестве основы для детского питания – упаковки 200 миллилитров для соков и молочных продуктов. Поэтому можно сказать, что такая работа налажена, но параллельно вскрылось много разных вопросов.
Например, у производителей чая и кофе потребности в фильтр-бумаге, ниточках для пакетиков с чаем, у производителей консервов – колец для жестяных банок и так далее. И важно собрать производителей пищевой продукции и производителей сопутствующих материалов и упаковки в единую цепочку.
Сейчас коллеги из профильных ведомств составляют дорожные карты по каждому направлению, чтобы проще было решать проблемы либо за счет параллельного импорта, либо за счет поставок из дружественных стран, либо за счет производства внутри страны – если будет рентабельно создавать новые производства за счет емкости внутреннего рынка.
– Что касается параллельного импорта, планируется ли расширять поставки какие-то по вашей части?
– Это постоянный процесс, абсолютно живая история, как только у бизнеса появляется проблема, она направляется для отработки в рабочую группу Министерства промышленности, и оно уже, соответственно, расширяет список. О продовольствии речи не идет. Добавили импортный алкоголь – но, скорее это был насущный вопрос к новогодним праздникам. Хотя мы можем себя обеспечить и винодельческой продукцией своего производства.
– Тем более что сейчас российское виноградарство идет в гору…
– Это правда. Я в прошлом году с гордостью приняла участие в первом российском винодельческом форуме. Наши виноделы – большие молодцы, работают исключительно на энтузиазме – не было же никакой государственной поддержки. За четыре года они сделали мощнейший рывок. И ведь это драйвер для развития других смежных отраслей и, вообще, для развития территорий.
– Вы сами знакомы с продукцией наших виноделов?
– Конечно, знаю крымских производителей – Олега Репина, "Золотую Балку" и других.
– Виктория Валериевна, помимо сельского хозяйства вы курируете и экологию. Сейчас очень популярен вопрос на стыке этих двух сфер – фудшеринг и увеличение остаточного срока годности продуктов на полке. Как вы относитесь к этим инициативам?
– Я поддерживаю фудшеринг, и когда мы отбирали лучшие экологические проекты, я голосовала именно за него. Потому что, если смотреть с точки зрения утилизации отходов, органика доставляет больше всего проблем.
Я в семье провела эксперимент: неделю оценивала объем образуемых отходов. У меня два ведра: в одном все, что связано с органическими отходами, в другом – упаковочные материалы, стекло с оторванными этикетками, сплющенный и вымытый пластик, картон. И вот второе ведро, которое с упаковочными материалами, наполняется каждый день – нас трое.
А первое, с органикой, можно было бы не выбрасывать неделю, но просто невозможно. А что происходит с органикой на полигоне? Мы получаем гремучую смесь, появляется фильтрат и запах от свалочных газов. Соответственно, с органическими отходами нужно бороться в прямом смысле. И будет гораздо проще работать с рециклируемым мусором, который практически сразу готов к утилизации.
– А как работать?
– Через технологии. Несмотря на как будто бы забытую ESG-повестку российский бизнес готов вкладываться в новые технологии по утилизации. Я сама удивилась: мы только запустили в прошлом году проект "Экономика замкнутого цикла", как 25 компаний на вновь создаваемых площадках под экотехнопарки уже заключили соглашения и будут строить 44 производства. И это в наше непростое время, это ведь громадные инвестиции.
Уже построено 194 объекта в новой системе обращения с твердыми коммунальными отходами (ТКО). Эти объекты обеспечивают сортировку 50% мусора, а утилизируем мы уже больше 11%. Утилизируем – это значит, извлекаем вторсырье для того, чтобы дать вторую жизнь этим отходам. И утилизация – это самая тяжелая стадия, где нужны современные технологии.
Задача государства – стимулировать бизнес как раз к вложению средств в этот этап работы. Сортировка – это уже типовые проекты, их регионы уже научились строить. А создание мощностей по утилизации остается сложной задачей, и моя роль – всем участникам процесса напоминать, что мы должны захоронение отходов снизить в два раза.
Для этого нужно, в том числе, менять культуру потребления. Когда каждый банан в отдельной упаковке, каждая конфетка в отдельной упаковке – это просто чудовищно. И это сделали мы, как потребители, все вместе. Ногами за это голосовали много лет. Бизнес шел нам навстречу и просто монетизировал наши желания. И это может привести к катастрофе: 10 миллионов тонн пластика ежегодно попадает в океан, а к 2050 году, если люди будут продолжать так потреблять, в океане будет пластика больше, чем рыбы.
– А сколько людей в России вообще сортируют мусор?
– Система раздельного сбора мусора целесообразна во всех городах, численностью 100 тысяч человек и более. Она либо внедрена, либо происходит переход на такую систему в 141 городе нашей страны. Здесь раздельный сбор нужен и оправдан, объем накопления отходов такой, что можно с вторсырьем работать, это экономически выгодно. Окупаются затраты на логистику.
Если это маленькие населенные пункты, сельские населенные пункты, как показывает практика, бессмысленно на этой стадии развития там заниматься раздельным сбором. Люди либо в компостную яму органику сбрасывают, либо еще куда-то утилизируют, либо сжигают.
– Главное, чтобы потом этот отсортированный мусор на общий полигон не свозили…
– Конечно. Я почему говорю – мне неинтересно уже сортировку поддерживать, мне интересно поддерживать утилизацию и снижать захоронение отходов через инструменты экономики замкнутого цикла.
– А как вы следите, чтобы не было общей свалки?
– Есть система работы с отходами. Все объекты: точки накопления, объекты сортировки, логистические маршруты, точки утилизации и захоронения, в том числе, площадки временного накопления, наносятся на территориальную схему обращения с отходами.
И как раз по этой схеме мы видим, где образуется и какое количество отходов, как эти отходы перемещаются на территории региона, от этого, в том числе, зависят расходы регионального оператора и зависит тариф. То есть, это важно еще и с точки зрения нормирования и тарификации.
– А есть какие-то ярко выраженные регионы-нарушители?
– У нас есть лидеры по внедрению реформы обращения с отходами, мы их отмечаем в рамках "зеленого рейтинга", а есть аутсайдеры. Но каждый год сам рейтинг может меняться, кто-то уходит в отрыв, это такой соревновательный процесс. Прорывы-2022, например, у Чувашии, Тамбовской, Саратовской и Челябинской областей, традиционно лидирующие позиции – у Москвы и Московской области, Нижегородской области.
А больше всего негативных эмоций я получила на Дальнем Востоке. Там все предельно просто: большая территория, низкая плотность населения, культуры работы с отходами нет. На тебя не давят старые свалки, как в Московском регионе. Нет экопротестов, с этим связанных. Поэтому Дальний Восток традиционно не занимался этой темой. Были другие первоочередные задачи и проблемы – и занимались ими. И раскачать дальневосточников – это было самое тяжелое из моего личного опыта работы.
В 2022 году мы прогоняли ход реформы во всех федеральных округах в штабном режиме, подписали дорожные карты между регионами и Российским экологическим оператором, инвесторами, обратили внимание предметно, какая проблема в каждом субъекте Российской Федерации, и на что нужно обратить внимание в первую очередь.
– А в новых регионах на каком этапе эта работа?
– В 2022 году мы уже поставили на новые территории тысячи контейнеров и мусоровозы для вывоза, сейчас отрабатываем вопросы, где будут сортировать отходы. В этом году разработаем и утвердим территориальные схемы обращения с отходами для новых субъектов по аналогии с другими регионами.
– Планируете ли другие экологические проекты на новых территориях?
– Фактически все федеральные проекты, мероприятия которых наиболее востребованы в рамках национального проекта "Экология" для улучшения жизни граждан.
Например, планируем на новых территориях запустить лесной проект, в рамках которого будем поставлять лесохозяйственную и пожарную технику. Еще один пример – как и для вододефицитных регионов планируем запустить поиск подземных источников питьевого водоснабжения в рамках геологических работ.
– Как, кстати, Россия прошла этот пожарный сезон?
– Индикатор – это то, как сезон прошла Якутия. Она была регионом номер один по площади сгоревших лесов много лет. И если в 2021 году одна Якутия дала в общей статистике восемь миллионов гектаров, то в 2022 году в республике пройдено огнем 560 тысяч гектаров.
А в целом по стране сгоревшие площади в стране уменьшились в три раза.
– А что помогло?
– Дисциплина, тушение в первые сутки, федеральное финансирование на уровне 100% от норматива, более оперативная переброска сил и средств. То есть мы не ждали, пока завершатся закупочные процедуры, пройдут платежи. Перемещение сил и средств по стране было в штабном, в ручном режиме. Главное – быстро перебросить освободившихся специалистов и технику в регион, которому сегодня это необходимо.
– А какие регионы неприятно удивили?
– Если Якутия приятно порадовала, то были и неприятные сюрпризы. Это Рязанская область, например. Регион по документам был готов к лесопожарному сезону в начале года. Согласно сводному плану тушения все было готово, а потом на деле оказалось, что все немного не так. В итоге дым от рязанских пожаров дошел до Москвы.
Не справился и Хабаровский край, но не по своей вине, а потому что там горели труднодоступные территории. Горела тайга в гористой местности, и туда мы не могли ни парашютистов-десантников направить, ни с воздуха потушить, ждали, когда придут осадки. Это был случай, когда человек действительно ничего не может сделать. Человек не был причиной этого пожара – были сухие грозы, и человек не мог его потушить.
– Как вы считаете, в текущей ситуации нужны ли России, в том числе в экологии независимый взгляд, независимая оценка? В начале прошлого года предлагалось российские подразделения WWF и Greenpeace назвать иноагентом. Взаимодействуете ли вы с ними?
– Я лично – нет, но российские экологические сообщества взаимодействуют. Тут что важно? Независимо от того, в какие времена ты живешь, важно, чтобы экологическая повестка не политизировалась. Она про другое – про ответственное отношение человека к окружающей среде, про взвешенные решения для того, чтобы мы жили завтра, и к тому, чтобы мы планету сохранили.
Я плохо отношусь к экоприлипалам, я не понимаю этих людей. Я считаю, что нужно действовать другими способами, не нужно калечить себя для того, чтобы остановить автогонку, например. То, как в мире под видом борьбы с изменениями климата продвигаются чисто экономические интересы отдельных стран, это неправильно.
Считаю, что в России мы более трезво, взвешенно подошли к климатической повестке. Мы начали с нормативно-правового регулирования, очень аккуратно подошли к экспериментам по введению углеродной нейтральности, выбрали один регион. Это стало модно, и многие регионы хотели присоединиться к эксперименту. Конечно, у них есть это право, но нужно доказать, что углеродной нейтральности можно добиться без ущерба для людей и экономике этого конкретного региона.
И хорошо, что у нас такой эксперимент будет на Сахалине, что регион готов к этому. Важна его близость к азиатским рынкам, и наши азиатские партнеры, страны Персидского залива поддерживают взвешенный подход России на климатическом треке.
Изменение климата, конечно, – это угроза для человечества. Но изменение климата – это угроза и для всей планеты, для всех экосистем, не только для человека. А я считаю, что не изменения климата, а человек, его действия – намного более серьезная угроза для Земли.
– Еще одна очень модная экологическая инициатива – повторное использование одежды. Как вы к этому относитесь, сами участвовали?
– Я сдавала свою одежду ребятам, которые занимаются подобными проектами, обещали пригласить меня на модный показ, показать, что из этой одежды можно сделать. Еще мы в этом году проводим десятый юбилейный Невский международный экологический конгресс. Договорились, что там будет такой показ одежды, которая нашими российскими дизайнерами сделана из старых вещей.
– А к электромобилям как относитесь?
– Очень аккуратно, потому что пока не вижу систем утилизации этих машин. За такими технологиями будущее, безусловно, тем более, что ископаемых источников энергии, углеводородов на планете становится все меньше.
Но я всем своим коллегам говорю: запуская новую технологию, новый продукт и новый товар, нужно сразу думать о технологии утилизации того, что выпустили. Если у нас на сегодняшний день нет технологий утилизации всех узлов и агрегатов электромобиля, то тогда нужно стремиться к тому, чтобы умные головы создали технологию его утилизации.
– Сами пока пересаживаться не будете?
– Мы популяризируем российский автомобиль, правительство Российской Федерации оснащено "Аурусами". Они, насколько я знаю, тоже собираются выпускаться с электрическими силовыми установками. Поживем – увидим.
Автор: ria.ru
Заглавное фото: РИА Новости / Григорий Сысоев
