ПРОТЕСТ ФЕРМЕРОВ В КРАСНОДАРСКОМ КРАЕ, или мина под аграрным сектором

В понедельник, 28 марта, из Лабинска в Москву отправились фермеры девяти районов Краснодарского края, чтобы рассказать федеральным чиновникам о том, как их «достали агрохолдинги и карманные суды». Деньги на акцию и топливо для ста тракторов собирали около трех тысяч жителей кубанских станиц.

Судя по сообщениям СМИ, наметилось едва не новое «огораживание» – массовый сгон крестьян с земли. С хорошей земли – вероятно, с самой лучшей в нашей стране – с кубанской. Плохая-то кому она нужна – нехай зарастает берёзками. 

Наши собственные хозяйства расположены в менее благодатной зоне – в Ростовской области. Здесь гораздо засушливее, и земля похуже, оттого, видимо, у нас до прямого, открытого сгона пока не дошло. Но и у нас, похоже, идёт некое подспудное шевеление. 

Что же происходит? 

Постараюсь пролить свет на то, в чём вообще дело, поскольку средний потребитель новостей этого не понимает. Для среднего потребителя новостей всё происходит вдруг и с бухты-барахты. А на самом деле всё происходит вполне закономерно. 

Если в двух словах, то в ходе реформ была подложена большая бомба подо всю нашу жизнь. И вот теперь эта бомба, а также разные фугасики помельче – начинают бабахать. Когда-то наш Президент сказал, что Ленин подложил бомбу под нашу жизнь. Может, оно, конечно, и так, но наши законы и прошлая политика, гораздо более близкие к сегодняшнему дню, чем Ленин, содержат столько разного рада «закладок», что сапёров не напасёшься. Так что надо приготовиться – в взрывам. Ну, знаете: упасть на землю лицом вниз, ногами к взрыву… А что ещё остаётся? 

Так что же произошло? А вот что. На рубеже 80-х и 90-х годах было объявлено, что колхозы и совхозы – это «Агрогулаг» и его надо немедленно уничтожить в рамках гуманизма и прав человека. А землю разделить на так называемые паи и раздать бывшим колхозника-совхозникам, чтобы вмиг они сделались вольными хлебопашцами и тут же процвели, завалив попутно прилавки страны дешёвой и высококачественной продукцией. 

Народолюбивая интеллигенция, по своему обычаю, активно подзуживала, проклинала коллективизацию, ратовала за индивидуального пахаря, который держал в небрежении всё колхозное, а своё – будет любить и лелеять – ну, кто постарше, помнит, что тогда говорили и писали. Невозможно не помнить, поскольку лилось это Ниагарским водопадом. Каждое издание считало своим долгом на доступном себе уровне литературного мастерства проклясть коллективизацию и опубликовать кровавую драму о «слезинке ребёнка» и прочих беспроигрышных материях. 

Прогрессисты орали, что главное – это частная собственность, она основа всего. Столыпину, который придерживался сходной точки зрения и на ней основывал свою реформу, далеко не однозначную, соорудили от начальства монумент. 

В общем, разделили землю на паи и роздали пейзанам. Притом паи первоначально не были выделены в натуре: просто трудящийся знал, что-де ему принадлежит столько-то га земли, которые он в принципе может истребовать в натуре. 

И что? А, собственно, ничего. Ковырять землицу-матушку, как это делали во времена Столыпина, сегодня нельзя, невозможно. Нужна техника. А где её взять и, главное, на какие прибытки купить? 


Когда-то крепостных крестьян освободили без земли – и это вовсе не привело к процветанию. Напротив, это привело к упадку и запустению. Почитайте русских авторов о пореформенной деревне: положение в земледелии после отмены крепостного права только ухудшилось. Разве что потянулись мужики в город, на фабрики. Хорошо об этом писал видный публицист того времени, притом из простых, Михаил Меньшиков. 

Через столетие с гаком крестьян снова «освободили» – на этот раз с землёй, но без техники. И это привело ровно к тому же эффекту, что и то, давнее, освобождение: земледелие, никогда не бывшее особо передовым, упало и откатилось на несколько десятилетий. На Московском Экономическом Форуме, прошедшем на прошлой неделе, была приведена табличка: на уровне какого года у нас производство каких изделий сельского хозяйства. Так вот там постоянно фигурируют 60-е, 70-е годы, есть и более ранние. 

Мужик, как и тогда, при Царе-Освободителе, пошёл в кабалу. Его положение – прямая противоположность тому свободному труду, о котором бредили перестроечные писатели-деревенщики, возможно, полные добрых чувств и высоконравственных устремлений, но предельно далёкие от всякой хозяйственной деятельности и вообще реальности. 

Селяне стали делать то единственное, что было возможно в их положении – сдавать свои паи в аренду. Или продавать. Кому? Кто брал – тому и отдавали. Этим «кем-то» оказывались фермеры, выделившиеся из массы селян, либо пришлые скупщики хозяйств – в обиходе именуемые «инвесторами». 

Почему все подряд не сделались фермерами? Это вопрос наивного интеллигента. «Все» предпринимателями быть не могут (а фермер – это небольшой сельский предприниматель), это знает каждый, кто хоть немного «в теме». Да и изначальные условия у всех были разные: кто-то был поближе к начальству или сам был начальством – ну и получил какую-то технику, что и легло в основу его мелкобуржуазного успеха. 

Что далеко не все крестьяне, более того – редкие крестьяне могут быть индивидуальными хозяевами – хорошо рассказал знаменитый Энгельгардт в «Письмах из деревни». И не мудрено: он был практик, знающий дело не абстрактно, а предельно конкретно и персонально. Он знал не крестьянство и даже не крестьян, а знал Иванов, Петров, Сидоров. Самый, наверное, знаменитый русский помещик считал, что артельное, т.е. коллективное хозяйство – самое жизнеспособное. Отдельный крестьянин-единоличник – это чаще всего лёгкая добыча мироедов как бы те ни назывались: кулаки, агрохолдинги или легендарные иностранные инвесторы. 

Сегодня у мелких собственников отжимают землю. Ах, их давят, говорите? А вы вообще-то чего ожидали, господа реформаторы? В хозяйственном взаимодействии, как сказано в известной рекламе, размер имеет значение. Определяющее значение во многих случаях. Каждый экономический оператор знает свою относительную мощь и величину и, как говорится, по одёжке протягивает ножки. Именно по этой причине мелкие хозяева не могут взаимодействовать с сетями супермаркетов: они им не соразмерны. 

Сегодня земли мелкоты активно скупают агрохолдинги. Вы хотели капитализма в сельском хозяйстве? Так вот он! Мелкие фермеры часто имеют индивидуальные «паи» в аренде, да чаще всего в аренде. Ну, агрохолдинг может предложить владельцу пая больше денег – и он, в сущности, пролетарий, голодранец, – согласится. А доказать в суде, что документы были оформлены неправильно, – пара пустяков. «У сильного всегда бессильный виноват». Суды подкуплены? Очень возможно. А может, прямого подкупа и нет, просто наняли умелых и дорогих крючкотворов, которых не может себе позволить мелкота. А вы что, не слыхали, что буржуазная юстиция всегда становится на сторону богатых? Плоховато вы как-то учились в советской школе… 

Вы хотели свободного гражданского оборота земли – так вот он! Радуйтесь. Полагаю, будет и продолжение: продажа уже самих агрохолдингов иностранцам – тем самым иностранным инвесторам, которых мы призываем уж двадцать лет.

Что плохого в агрохолдингах? – спросит кто-то прогрессивный и либеральный. Прежде всего то, что они видали в гробу землю и всё, что с нею связано. Их интересует сиюминутная прибыль. Потому почву порою выпахивается до космической пыли. Так, например, происходит, когда постоянно сеют подсолнечник, вообще не соблюдают севообороты. Говорите, в велемудрой Европе севооборотам не придаётся такого значения? Это отчасти так, но они вносят в десятки раз больше удобрений и используют агрохимии. 

Но и это ещё не всё. Агрохолдингам не нужно сельское население. Им порою нужно буквально несколько десятков людей. Остальные увольняются. Поддерживать жизнь всех жителей деревни – это не в их интересах. Не потому что они злые, а просто они – капиталисты. Техника сегодня производительная, так что селяне часто – лишние. 

А у нас в России традиционно вся жизнь формируется вокруг производственных ячеек – заводов, колхозов, совхозов. Заводы поддерживают инфраструктуру, жилой фонд, часто даже отопление было сделано так, что использовалась горячая вода, используемая в техпроцессе. Я не нахожу тут ничего дурного; напротив, такая структура жизни сплачивала людей, воспитывала привязанность к своему месту работы. В этом была некая патриархальщина, патернализм, совок? Действительно, это смахивает на самодостаточное феодальное поместье, но я в том худого не вижу.

Закономерно, что при закрытии заводов – «закрывалась» и вся жизнь в поселении. Когда предприятия стали приватизировать – новые хозяева немедленно сбрасывали эту дополнительную нагрузку. Сегодня местные районные администрации по-прежнему «вешают» на хозяйства хотя бы часть прежних социальных функций. А что делать? Сама жизнь возвращает нас к старому порядку вещей – на более депрессивном уровне. Очень слабо представляю себе, чтобы агроходинги этим занимались, уменьшая свою прибыльность. Отчаявшиеся люди иногда жгут дорогие иностранные комбайны – об этом нам рассказывал один сельский предприниматель среднего уровня, с которым у нас налаживается сотрудничество по пшенице твёрдых сортов. 

Мы лично действуем консервативно, с посильным сохранением существующей структуры, унаследованной от советских времён. Обратной стороной является невеликая прибыльность. Зато не жгут! 

Вообще, вопрос о том, как совместить капиталистическое хозяйствование с решением социальных задач – чрезвычайно сложен и труден. Его не решишь «парой фокуснических фраз», как любил выражаться Ленин. Тут нужны наблюдательные и опытные люди. Наши законодатели часто просто выдумывают законы или списывают их у передовых стран. А страны-то разные, и исторические момент, в котором они находятся, – тоже уникален. Немецкие юристы начала XIX века, представители т.н. «исторической школы права», поняли чрезвычайно умную и тонкую вещь: законодатель не изобретает права – он его «угадывает», как они выражались. Угадывает в жизни, в нравах и обычаях тех людей, для которых он законодательствует. Иначе – бунт, слом, пожар. Собственно, историческая школа права и возникла из ужаса перед Французской революцией. 

Что же из этого следует? Что мне удалось «угадать» из личных наблюдений и опыта? Мне думается, частная собственность на пахотную землю – вредна и бесперспективна. Земля – богова, народная, т.е. государственная. Государство должно давать землю в долгосрочную аренду тем, кто желает хозяйствовать на ней. И проверять, как он это делает. Делаешь хорошо, стараешься – никто не отнимет. А бросил землю – ну, тогда возврати, отдадим другому. По-видимому, нужны обязательства арендаторов по поддержанию местной инфраструктуры и социалки. Иначе ничего не получится, одичания не избежать. Приличная жизнь на селе, с минимумом цивилизации, возможна только при больших хозяйствах. Пекарня, парикмахерская, дом быта, детский сад, дом культуры со всеми кружками – всё это было создано и поддерживалось совхозом. Что в Европе или Америке по-другому – ну и что? У них другой климат, расстояния, люди, навыки – всё другое. Кстати в Германии, кажется, нет частной собственности на землю – только аренда, и ничего – живут.

Я вовсе не призываю всё «отнять и разделить». Мало того: я вообще против мелких хозяйств: они не производительны, они – вчерашний день. И частная собственность на землю – тоже, скорее всего, вчерашний день. Как и вообще капитализм, к которому мы с восторгом присоединились четверть века назад. 

Любопытно, что сто лет назад умные люди это понимали. Сохранилась переписка Льва Толстого со Столыпиным – кумиром наших прогрессистов. Эти два человека, кстати, были меж собой дальними родственниками. Так вот Толстой писал, что частная собственность на землю не просто не отвечает практическому народному правосознанию – она устарела. Сто лет назад устарела. Впрочем, прочтите сами, что писали эти умные люди.

Столыпин: 
«Мне кажется, что отсутствие «собственности» на землю у крестьян создает все наше неустройство. 
Природа вложила в человека некоторые врожденные инстинкты, как то: чувство голода, половое чувство и т. п. и одно из самых сильных чувств этого порядка – чувство собственности. Нельзя любить чужое наравне со своим и нельзя обхаживать, улучшать землю, находящуюся во временном пользовании, наравне со своею землею».

Толстой:
«Вместо того, чтобы, воспользовавшись еще жившим в народе сознанием незаконности права личной земельной собственности, сознанием, сходящимся с учением об отношении человека к земле самых передовых людей мира, вместе того, чтобы выставить этот принцип перед народом, Вы думали успокоить его тем, чтобы завлечь его в самое низменное, старое, отжившее понимание отношения человека к земле, которое существует в Европе, к великому сожалению всех мыслящих людей в этой Европе».

И вот почти век спустя мы разрушили то, что имели и что подлежало усовершенствованию, и радостно въехали в то, что устарело век назад.