Человеческое сознание способно одновременно удержать в фокусе внимания не более трёх компонентов. Наиболее тренированные люди могут удержать пять. Гениальные и сверхспособные — или очень тренированные — семь. Всё, что сверх трёх точек контроля, из сферы осознанности вываливается. Или не учитывается вовсе, или переходит на уровень моторики, называемый рефлекторным управлением.
Когда нам рисуют экономическую картину, наше внимание распылено между числом параметров, намного превышающим оптимальное количество. Именно потому картина всегда разваливается, и это позволяет всяким шулерам под видом экономистов и экономических спецов пудрить мозги населению разнообразными теориями, задача которых — с помощью распыления внимания составить ложную картину бытия.
Кто-то напирает на одни критерии, кто-то на другие. Их комбинации всегда не просто произвольны, а идеологически заданы заранее. Экономисты — единственное племя на земле, которое в науке выводы подгоняют под гипотезу, а не формируют гипотезу из выводов. Что даёт полное право выгнать экономистов с позором из науки и поместить их по части пропаганды как наиболее изощрённую категорию мошенников и манипуляторов.
Что мы знаем о природе наших экономических проблем? Самое разное. Одни говорят, что всему виной монетарная теория денег. Другие — отсутствие следования правилам этой теории. Третьи — что всему виной несуверенная эмиссия, и что кабы печатали мы деньги сами по потребностям, было бы нам счастье. Четвёртые кричат, что если это сделать, то будет гиперинфляция. Пятые ставят в центр задачи бюджет и говорят, что можно
Тут появляются производители и просят вообще вспомнить об их существовании. Всё сообщество с гневом поворачивается к ним и кричит: «Подите прочь, не до вас, мы ещё не решили самой главной проблемы!» Сырьевики усмехаются и говорят: «Что бы вы ни решили, будет как мы скажем». Банкиры смотрят на эти споры как на сборище безумцев и тихо делают что-то совсем не имеющее отношения ни к кому из спорящих. Правители смотрят за тем, какая группа побеждает в данный момент, и именно это озвучивает как главный административный приоритет.
Народ сначала пытается уследить за этим калейдоскопом, потом плюёт и уходит, так и не поняв ничего в происходящем, но твердо убеждённый, что все кругом шулеры и жулики и верить вообще некому. Тут появляются разные спасители народа и привносят свои простые версии сложных решений, за что народ с радостью голосует. Или хочет проголосовать, тогда как ему этого не дают.
Но так никто и не понимает толком, в чём причина всех наших трудностей и почему они не исчезают. В этих попытках понять действительность люди часто ухватывают за нужный конец, позволяющий распутать весь клубок, но вместе с правильными нитями в руки всегда попадаются и фальшивые, и в целом картина искажается, несмотря на наличие в ней верных констатаций. Мы попытаемся дать очередную трактовку, в которой можно будет понять, с чего начинаются все трудности современной России. Но мы не предложим решения проблемы, потому что любая гипотеза потребует длительного экспериментального апробирования.
Существует советский миф, утверждающий, что всему виной капитализм, и если вернуться в СССР, то все проблемы исчезнут. Существует антисоветский миф, утверждающий, что проблемы возникли уже в социалистическом СССР, и потому возвращаться туда — безумие.
Сторонники капиталистического мифа приводят в пример реформы Косыгина, показывая это как попытку решить накопившиеся в социализме экономические проблемы. При этом вся беда, по их мнению, — остановка на полпути. И в этом высказывании есть истина. Недоведение до конца и сворачивание тех реформ и объявляется причиной социалистических проблем. Только не сворачивание, а оставление новых элементов наряду со старыми. «Новые» в данном контексте не значит лучшие, а «старые» — худшие. Новые — это просто новые, только и всего.
Сторонники социалистического мифа приводят реальный пример того, как советские экономисты после смерти Сталина просили Хрущёва не разрушать так называемым «хозрасчётом» денежное обращение в стране, но Хрущёв их не послушал. Денежная реформа, проведённая в интересах складывающихся тогда нефтяных экспортёров, создала те проблемы, которые в итоге и погубили социализм. Одной из попыток спасения которого и были реформы Косыгина, но так как они не меняли основ созданного Хрущёвым порядка, то понятно, что чужеродное тело привело к кризису и отторжению.
Таким образом, говорить о том, что возвращение к социализму решает проблемы — неверно. Надо ещё уточнить, о какой версии социализма идёт речь, ибо их как минимум четыре — сталинская, хрущёвская, брежневская и горбачёвская. Всё это социализмы, и социализмы разные, с разным экономическим механизмом. Без уточнения, о чём мы говорим, разговор будет пустым и сведётся к недобросовестным манипуляциям.
Вечный и постоянный — как в науке говорят, «перманентный» — кризис нашей российской экономики вылезает из способа эмиссии рубля. И речь тут не о суверенности или несуверенности чего бы то ни было, а о том, что в принципе российская модель эмиссии собрана под сырьевых экспортёров.
ЦБ — сердцевина, мотор этого механизма, коммерческие банки — рулевые тяги и трансмиссия, биржи — ходовая часть, коррупция — бензин. Водитель — правящий класс, пассажиры — все, от производителей до пенсионеров и бюджетников. Силовики — кондукторы и контролёры. Либералы — бухгалтерия предприятия, президент — генеральный директор. Ни один директор не имеет ни полномочий, ни возможности переучредить предприятие. Он может лишь управлять тем, что дали, и решать трудовые споры. И то до известных пределов.
Это основная «печка», от которой надо плясать. Запомним этот момент и «заякорим» его в сознании, как говорят тренеры. Способ впускания в экономику рублёвой массы сконструирован под то, чтобы экспортёры имели выгоду. В ущерб всем прочим отраслям, ибо их выгода — это ущерб сырьевиков.
Экспортёры — это наше всё. Со времён хрущёвской денежной реформы они по нарастающей формируют главную часть бюджета и дают главный поток свободно конвертируемой валюты, за которой мир гоняется со времён Бреттон-Вудской конференции. Как только главной задачей в СССР стало не внутреннее производство развивать, а валюту и прибыль зарабатывать — всё. План стал невыполнимым из-за внутренней противоречивости его целевых установок. Когда пытаются выполнить план и в стоимостном, и в натуральном выражении, неизбежен конфликт интересов. Что-то должно стать главным.
Сырьевики стали главными, а вьющиеся вокруг них чиновники и аппаратчики стали пятой колонной. Причина — через экспорт сырья советская страна вошла в глобализацию. Ответственные за это кланы стали господствующими в политике. Со временем социализм стал им мешать, и они провели приватизацию. Вот в принципе и вся теория экономики какого угодно «изма».
Экономический механизм постхрущёвской модели имел сдерживающие инфляцию элементы, хотя уже лишился механизмов развития производства. Валюта, поступая в страну, не шла на биржу и не была основой рублёвой эмиссии. Рубли были разделены на безналичные и наличные, и их количество в экономике определялось не биржевой ситуацией, а пятилетними планами, под которые формировался кассовый план Госбанка. Тут были заложены противоречия системы, где экспортные отрасли жили по нормативам внутренних перерабатывающих отраслей, но эти противоречия решались за счёт экспортёров в пользу переработчиков.
Победившее сословие приватизаторов захватило сырьевые предприятия и уже не собиралось позволять государству грабить себя. Завладев, прежде всего, нефтяными и газовыми мощностями, они построили такую систему, когда валюта поступает на биржу и ослабляет рубль. Это удешевляет внутренние расходы экспортёров, создавая рублёвую прибыль по отношению к валютной. Валюта хлещет на биржу рекой, и ЦБ вынужден сам её выкупать, чтобы удалить лишнее с рынка и не обвалить курс полностью. Но удаление — это не изъятие, а вброс подешевевших рублей. Этот насос работает полноценно без остановок, и единственным способом утилизации этой рублёвой реки становится непрекращающаяся инфляция.
Существует миф, что в брежневском СССР не было инфляции. Хотя цены и росли. Но в превращённой экономике, где пытаются совместить несовместимое и всунуть план по валу и по прибыли как равноценные показатели, неминуемо вымывание дешёвого ассортимента ради плана по прибыли. Так возник дефицит. Дешевое как невыгодное старались не производить. Дорогое производили. Именно дефицит в социалистической экономике является превращённой, видоизмененной формой инфляции. Только вместо смены ценников из оборота исчезают дешёвые товары.
Ругать производителя за это нельзя. Дело в том, что у них двойственная природа, которая не изучалась ни тогда, ни сейчас. Как часть макроэкономического целого предприятие заинтересовано в снижении цен, ведь оно, как и каждый работник — покупатель. Но как обособленный элемент микроэкономики каждый работник и предприятие в целом заинтересованы в максимальной цене на свою продукцию и в максимальной прибыли — от этого формируется зарплата и премии. Администрация также несёт в себе этот конфликт интересов части и целого. Чтобы обойти конкурентные ограничители, возникают картельные сговоры и монопольные слияния.
Когда государство устраняется от арбитража этого конфликта, отдавая его рынку, то решение совершается не рынком, а крупными собственниками и связанными с ними банками. Эта реальность попирает любую рыночную теорию. И когда главные параметры экономики созданы под сырьевых экспортёров, возникает определённая политэкономическая модель. Сломать которую невозможно, ибо она прочно вписана в глобальную политику, и её крушение означает крушение государства. А это зло, намного превосходящее все недостатки системы, вместе взятые. Пороки системы — болезнь организма, а крах государства — его смерть. Потому нынешняя сырьевая модель имеет прочные опоры, несмотря на все свои пороки.
Такая модель режет любого производителя без ножа и будет это делать всегда. Не глядя на форму собственности. Потому что альтернативой является резание экспортёров, что невозможно как по бюджетным, так и по коррупционно-элитным, то есть в сумме — по политическим причинам.
Проблема коррупции — это проблема номер один, угроза национальной безопасности страны. Сменой строя это не лечится, так как корни нынешней коррупции — в социалистической советской системе. Именно потому системная борьба с коррупцией в любом государстве невозможна из-за угрозы системного кризиса и паралича системы управления.
В социалистическом хозяйстве потоки валюты и рублей были разделены, и это создавало основу возможностей роста производителей. Рубились эти возможности через противоречия плановой системы. Заметьте — она плоха не сама по себе, а лишь в смешении форм и принципов. Рубли водились не через биржу, а по плану. Предприятия получали основные средства от министерств, оттуда же за ними закрепляли и оборотные средства. Но планы требовали несовместимого — и вала, и прибыли.
Изгнавшая Сталина вместе с его экономикой власть села на два стула. Хрущёвские заносы убрали, но не полностью, двойственность осталась. И прорастала, как метастазы. Производители включили иммунитет и приспособились. Их трясло от впрыскиваний хозрасчёта, так как ломало логику плановой системы, где себестоимость, цены, прибыль и объёмы производства были заданы сверху, но возникли согласовательные механизмы — корректировка планов задним числом.
Это спасало систему от коллапса и провала. Структурные диспропорции, когда сахар или хозяйственное мыло в изобилии лежали на складах, потому что их расписали по предприятиям, которые в этом квартале уже выбрали плановые нормы и ждали следующего, и по этой причине в рознице этих товаров не было, удавалось игнорировать. Началось воровство как главная основа приспособления народа к системе. Тема «приписчиков», «торговых воров» и «производственных несунов» не сходила со страниц прессы и экранов телевидения и кино.
Так возникла социалистическая узаконенная системная коррупция. Толкачи-снабженцы за взятки в виде дефицита решали вопросы с корректировкой планов на уровне министерств и главков. Система поплыла от эрозии. Кончилось всё её приватизацией — то есть легализацией уже созданных механизмов согласования и управления. Все согласования отдали так называемому «рынку».
То есть суть в том, что та модель рыночного расширенного воспроизводства, что сложилась в СССР после Сталина и вплоть до сегодняшнего времени, неминуемо воспроизводит инфляцию, коррупцию и экономический спад. Только в СССР коррупция, инфляция и спад генерировались соединением несоединимого в виде плана и хозрасчёта, а в нынешней России инфляция и спад генерируются эмиссией рублей через валютную биржу в пользу экспортёров. Тут неминуемо падение курса рубля и инфляция, что душит производителей на корню. Потребительский рынок также умирает от этого.
Существует самовоспроизводящийся механизм инфляции внутри нынешней модели эмиссии. Это то, что вся наша потребительская корзина, не связанная с продовольствием, основана на импорте. Из-за инфляции и дороговизны кредита импортозамещение вне ВПК с его обособленной системой управления невозможно. А цена на импорт — это опять же курс рубля, возникающий на валютной бирже, где экспортёры меняют доллары на рубли.
Волатильность разгоняют валютные спекулянты, изгнать которых невозможно по внешнеполитическим причинам — они представляют интересы хозяев глобализации, откуда в страну поступает валюта. Импортёры добивают рубль, убиваемый экспортёрами. От этого страдают все, кроме экспортёров, но поделать ничего не могут. Возник самовоспроизводящийся механизм. Разобрать его — поломать бюджет, не разобрать — дать бюджету со временем самому поломаться месте с экономикой и политикой. Выбор, честно сказать, очень нехороший.
Задачей любой власти в таких условиях будет, конечно, балансирование и уклонение от лобовых действий, ускоряющих кризис. То же самое сейчас делает Трамп в отношении ФРС, то же до Трампа делали все президенты США. Советская политическая модель также не смогла спасти систему от хрущёвско-косыгинских экспериментов, последствия которых так и не были никогда до конца нейтрализованы.
То есть спасение системы есть не дело рук властвующих политиков и тем более не дело рук экономистов. Это сумма системных и внесистемных проявлений, выпадающая случайно в определённой комбинации. Экономисты в этой ситуации — это не аналитики, а обслуга власти, объясняющие задним числом требуемые установки и разрабатывающие специальные методики искажения действительности в нужном направлении. Как Госкомстат в СССР или Росстат и Минэкономики в России. Или идеологически ослеплённые концептуалы, все свои выводы подгоняющие под владеющую ими концепцию.
Истина состоит в том, что видя все пороки той или иной системы, наука пока не может предложить единой исчерпывающей концепции. Все гипотезы в сфере экономики рискуют оказаться идеологически пристрастными и тем самым непригодными к использованию. Непригодными, потому что идеологическая пристрастность заставляет закрывать глаза на опровергающие и ставящие под сомнение соображения. Там, где начинается идеологический спор, умирает наука.
Потому всякая настоящая диссертация — это всегда выход на проблему, у которой пока нет решения. Тем диссертация отличается от прокламации, где все решения давно известны и просты. Взять и поделить. Или напечатать денег и раздать. А что потом? А потом расстрелять того, кто задаёт такие вопросы. Ибо он — враг, а если враг не сдаётся, его уничтожают. Так дискуссия переходит в перестрелку. А когда говорят пушки, музы молчат. В первую очередь музы критической науки, ибо всякая наука начинается с критики.
Правда, в последнее время так сложилось, что на критике наука и заканчивается. Ибо мир по-прежнему не имеет глобальных трактовок и ответов на главные вопросы современности. Мы не знаем, как выйти из создавшегося положения так, чтобы и государство в процессе выхода уцелело, и экономика усилилась, и мировой войны не возникло. Никто этого не знает. А если говорит, что знает, то лжёт.
Но мы знаем, что нам сегодня точно не даёт развиваться. Это модель эмиссии рубля через рынок валютных спекуляций. И вытекающие из этого правила формы денежного регулирования. Все рецепты требуют тщательного изучения на предмет последствий из-за огромного количества непрогнозируемых побочных действий. Вопрос оптимального пути выхода из этой системы пока остаётся открытым.
Александр Халдей
