«Опаздывающий производитель»
Эксперты Высшей школы экономики в апрельском докладе раскрыли глаза общественности на плачевное развитие передовых отечественных технологий. Ирония университетских аналитиков в том, что столь тревожные выводы сформулировали в символичный для России Год науки и технологий. Времени, так сказать, больше не нашли. Если серьёзно, то с начала XXI века наша страна шаг за шагом планомерно теряла технологические компетенции. И доклад ВШЭ для сочувствующей и неравнодушной части общественности не стал неожиданностью.
Уровень технологических компетенций любого государства определяется, прежде всего, способностью производить продукты с высокой добавленной стоимостью. И не просто производить, а успешно экспортировать. Типичные примеры: экономики экспортно ориентированных Германии и Японии. У всего мира эти страны ассоциируются, прежде всего, с высококачественной продукцией машиностроения. Без которой становится непросто обходиться глобальным производственным мощностям.
Характерная ситуация, иллюстрирующая зависимость мировой экономики от японской и европейской промышленности. На заводе японской Renesas Electronics, занятом производством микрочипов, не так давно произошёл пожар, фактический остановивший работу предприятия. Это бедствие наслоилось на общемировой спад микропроцессорного производства, связанный со снижением заказов в коронавирусном 2020 году. В итоге сейчас в мировой экономике наблюдается спад производства автомобилей – в первом квартале текущего года рынок недополучит до 1 млн машин. Все из-за того, что компании Infineon Technologies AG, STM и им подобные не могут оперативно возобновить производство микрочипов. Ожидается, что кризис продлится до лета – начала осени.
Дефицит микрочипов характерен не только для автомобильной отрасли. С подобными проблемами столкнулись производители широкого спектра электроники и бытовой техники. Россия также пострадала от нехватки автомобильных электронных компонентов. В частности, на складах вот-вот закончатся комплектующие для системы спасения «Эра-Глонасс», которой должно быть оборудовано каждое новое авто. Самостоятельно подобную технику в стране не производят, поэтому приходится закупать за рубежом. И это лишь единичный пример, характеризующий положение в России с высокотехнологичным производством.
В России сейчас, по мнению экспертов ВШЭ, из продвинутых технологий на достаточно развитом уровне находится производство вооружений и ядерная энергетика. С определённой долей условности можно отнести к разряду высокотехнологичных российскую аэрокосмическую отрасль. Пример с ядерными технологиями не внушает особого оптимизма – сейчас в мире расцвет зелёной энергетики. И АЭС считаются чуть ли не токсичным активом. Поэтому особой востребованности и, соответственно, перспектив роста российский ядерный хай-тек не ощущает. Аэрокосмический сектор также в последнее время не демонстрирует значимого роста. А рынок вооружений занимает не более 0,2 % передового производства в мире. Поэтому авторы из ВШЭ считают, что
«текущая специализация России на рынках передового производства характеризуется недостаточным потенциалом для устойчивого долгосрочного развития».
Уровень российского высокотехнологичного производства в настоящее время относится к не самой престижной категории «опаздывающих производителей». Наша страна в одной компании с Бразилией, Индией, ЮАР, Австралией, Норвегией, Аргентиной, Казахстаном и ещё 28 государствами. Опережают Россию такие страны, как Польша, Румыния, Мексика, ОАЭ и, конечно, Китай. Дальнейшее прозябание в клубе «опаздывающих» грозит государству окончательным превращением в потребителя иностранных технологий и, как следствие, угрозой собственному суверенитету.
Экспортная корзина
Россия, как ни странно это прозвучит, очень зависима не от импорта, а это экспорта. Квота вывозимых за рубеж товаров достигает очень весомых 25 % ВВП. Для сравнения: у США такая квота всего в 8 %, у Китая – 18 %, у Японии – 14 %. Рекорд зафиксирован у ФРГ с его 37 % от ВВП. Немцы умеют много и качественно производить востребованные на мировых рынках товары. В России также умеют много производить, только вот 64 % экспорта относится к сырьевым продуктам, прежде всего, к углеводородам. Здесь, как ни крути, не так много требуется высоких технологий и передового производства. Но даже потребности отечественной сырьевой экономики мы не можем в полной мере удовлетворить. По данным ВШЭ, нефтегазовый сектор на 70 % зависит от западных технологий. То есть в случае по-настоящему серьёзных санкций со стороны наших оппонентов немалая часть отрасли может со временем просто остановиться.
Вернёмся к 36 % так называемого несырьевого неэнергетического экспорта, к росту которого так стремится российское руководство. Сейчас это ежегодно около 155 млрд долларов. И, кажется, это немалая часть рыночного пирога. Но только 50 млрд (к слову, в денежном эквиваленте хуже, чем у Турции) из этой суммы относится к машинам, оборудованию, аэрокосмосу, продуктам, лекарствам и электротехнике. Это так называемый верхний передел – продукция, требующая от производителей определенного уровня технологического совершенства.
Ещё немного чисел, связанных со структурой товарного российского несырьевого энергетического экспорта. В 2019 году 31,4 млрд долларов пришлось на средний передел – преимущественно металлопрокат, бумага, ткани, мясо и масло, а ещё 72,6 млрд на нижний передел – металлы, удобрения, зерно, рыба и пиломатериалы.
Интересная ситуация сложилась с полимерной промышленностью. Так долго возводимый комбинат «Запсибнефтехим-Сибур» в Тобольске с каждым годом только наращивает экспорт продукции. С одной стороны, это хорошо – в страну приходит валюта от продажи глубоко переработанных нефтепродуктов. С другой – в России не сформировалась производственная база даже для потребления собственной полимерной продукции.
Но прогресс все-таки есть. Раньше мы продавали углеводороды условно в Китай, где из них производили, к примеру, полипропилен, который Россия успешно импортировала. Сейчас же мы продаём за рубеж готовый полипропилен и покупаем его уже в составе глубоко переработанных продуктов – автомобилей, оргтехники и другого. О каких высоких технологиях может идти речь в такой ситуации?
При этом нельзя сказать, что государство не предпринимает никаких мер. Президент в 2018 году дал указание к 2024 году достичь объёмов неэнергетического экспорта в 250 млрд долларов, из которых не менее 50 млрд должны приходиться на продукцию машиностроения. Надо сказать, очень оптимистические перспективы роста, достижение которых все равно не позволит России войти даже в десятку крупнейших в мире несырьевых экспортёров.
Российский потенциал
О причинах подобного состояния дел в российском технологическом секторе известно давно. Основной фактор – это сложившаяся с советских времён система, когда фундаментальная наука оторвана от реального сектора экономики. Исследования ориентировались на интересы государственной машины, которую интересовали, прежде всего, вопросы, связанные с обороной и энергетической безопасностью. Сейчас ситуация если и меняется, то очень медленно.
В настоящее время российскому потребителю высокотехнологичной продукции гораздо проще закупить необходимое за рубежом, чем размещать заказы у отечественных производителей. Конкурентный Западу хай-тек получается в России дороже, с большой импортной составляющей и с туманными сервисными перспективами. Пример мертворождённого «Суперджета» – тому отличная иллюстрация.
Между тем у российской фундаментальной науки есть определённые прорывные, как это сейчас модно говорить, точки роста.
Это, к примеру, мощная математическая школа, способная стать базой для биотехнологической промышленности, искусственного интеллекта, аддитивных технологий и развития методов обработки больших данных. Но одной школы мало, требуются ещё серьёзные ресурсы для роста компаний внутри страны, способных потреблять подобные продукты, а также серьёзное политическое влияние на экономических союзников России.
Проще говоря, Москве необходимо самостоятельно создавать пул покупателей российского хай-тека. Конечно, в условиях санкцией это сложно.
Но пример с вакциной «Спутник V» вселяет надежду на скорый рост отечественного высокотехнологичного сектора. По крайней мере, сейчас есть опыт, что и как делать, а также куда продавать. И тогда, вполне вероятно, Год науки и технологий превратится из воспоминаний о прошлых победах в символ технологического роста державы.
Евгений Фёдоров
