В разгаре сезон качки мёда. Но далеко не все пчеловоды смогут собрать урожай — в этом году многие пасеки разорены. Причём эта проблема актуальна для многих регионов России. Как мировой спрос на биотопливо и контрабанда из Узбекистана отразились на рынке мёда и что убивает пчёл, выяснял корреспондент RT в Башкирии.
Башкирия, Буздякский район, деревня Новотавларово. Около 120 км от Уфы. На калитке перед домом Лены и Ильдара предупреждение: «Осторожно! Пчёлы!» На сравнительно небольшом участке между яблонями — 40 ульев. Солнечный день — самое время для сбора нектара. Однако пчёлы разве что шуршат у летков (щелей в ульях, входов для насекомых), но не вьются.
«Вот стою рядом, вы стоите — ноль внимания. Жалить, прогонять нас некому. В семьях (улей — одна пчелосемья. — RT) остался лишь молодняк. Почти все рабочие пчёлы погибли ещё в июне. Многие вон прямо на том поле», — объясняет Лена и показывает рукой куда-то за околицу.
Рядом с деревней расположены некогда колхозные земли. Какие-то остались за селянами, какие-то переданы местному агропредприятию. Сосед, что живёт на той же улице, на своём поле потравил сорняки — взял бочку гербицида «Эламет» и прямо средь бела дня от души залил цветущие ростки. Предупредить же пчеловодов, которых в деревне около десятка, не посчитал нужным. Точно так же поступил и агроном сельхозпредприятия уже в масштабах сотен гектаров. Днём и молча. Хотя по правилам обработка полей ядохимикатами разрешена лишь в ночное время (когда пчёлы не летают). И об этом необходимо заранее предупредить пасечников — дать объявление хоть в местной газете, хоть на двери сельсовета. Тогда владельцы пчёл или не выпустят их из ульев, или перевезут подальше от отравленных полей. Ничего этого не было. В итоге ядом полили прямо по живым насекомым на цветках. Часть рабочих пчёл, которых в семье около 60%, погибли прямо в полях, остальные — уже в улье.
«У нас тут начинающий фермер засеял 300 га горчицей, — рассказывает пчеловод Амир Марданов из Иглинского района. — Тоже никому ничего не сказал. А у нас пасеки рядом стоят. Мы как увидели, что он начал обработку, бросились к нему. Едва уговорили повременить два дня, чтобы мы успели вывезти ульи. В жару закрывать их невозможно — пчёлы сварятся. Он вообще не хотел прерываться — сказал, что вложил в поле 50 млн рублей. Видимо, кредитных. А тут капустная моль или какой-то там другой жучок жрёт. Но когда мы его машину догнали, нас трое было, а он один. Так и уговорили».
Зачастую фермеры если и выполняют требование по предупреждению, то весьма формально.
«У меня в деревне у магазина вешают объявление, что с 29 августа по 29 сентября будет произведена химобработка полей. Не могу же я пчёл на месяц запереть», — рассказывает Иван Вавилов, руководитель общественной организации «Пчеловоды Башкирии».
Амир свои 130 ульев в несколько ходок перевёз на автоприцепе. У иглинских пасечников часть пчёл успела погибнуть — семьи ослаблены, но в целом спасены. А вот Лене с Ильдаром и большинству их соседей придётся фактически восстанавливать пасеки с нуля. От больных пчёл полноценная семья не возродится. Придётся купить новых. Да и ульи нужно сменить — старые отравлены занесённым ядом.
Убытки серьёзные. Пчелосемья среднерусской породы с ульем — около 10 тыс. рублей. 40 ульев — 400 тыс. рублей. И это не считая более тонны мёда (одна пчелосемья — около 30 кг), которые могла дать пасека в этот сезон.
«Будем постепенно восстанавливать. А что делать, когда для нас продажа мёда сейчас — основной источник дохода», — говорит Лена.
Получить же компенсацию от фермера практически нереально. По крайней мере, прецедентов в России ещё не было.
Из-за производства рапса для Европы в России начались проблемы с мёдом
Мировая конъюнктура против агрокультуры
Подобные истории — не только в Башкирии, но и вообще по стране. Происходит такое каждый год, но именно этим летом гибель пчёл приобрела какие-то катастрофичные объёмы.
«По моим оценкам, в Башкирии около 500 тыс. пчелосемей. Из них погибло около 40—50 тыс. То есть почти 10%», — прикидывает Сергей Мулюков, глава торгово-производственной компании «Башкирские пасеки +».
В последние годы спрос на биодизель в мире растёт. Оптимальное сырьё для его производства — рапс. Под него в России стали отдавать всё больше посевных площадей. С одной стороны, пчеловодам радость — в отличие, например, от той же экспортной пшеницы, рапс — растение медоносное. Но чтобы уберечь от вредителей, его необходимо значительно чаще, чем иные культуры, обрабатывать ядом.
«В этом году рапса посеяли ещё больше. По идее, всю обработку гербицидами от той же капустной моли должны закончить до начала цветения. Но дожди прошли — яд весь смыло, вредитель остался. Пришлось травить повторно», — объяснили RT в башкирском Минсельхозе.
Общая проблема — низкий уровень квалификации фермеров и вообще культуры ведения сельского хозяйства. Во-первых, если соблюдать принцип севооборота, то и обрабатывать гербицидами нужно меньше. Во-вторых, необходимую концентрацию гербицида рассчитывают лишь в агрохолдингах, а обычный фермер льёт лошадиную дозу — «чтобы наверняка». И, наконец, все стараются использовать самые дешёвые гербициды — сильные, широкого спектра, от которых не то что пчёлы, коровы дохнут.
Массовая гибель пчёл в ряде российских регионов связана с бесконтрольным использованием пестицидов при обработках полей. Об этом...
«Есть гербициды, которые в Европе уже запретили именно из-за пчёл, — так они их продают нам», — рассказывает Амир Ишемгулов, генеральный директор Башкирского научно-исследовательского центра по пчеловодству и апитерапии.
При этом то, какую химию использует фермер, сейчас никто не контролирует — с Россельхознадзора эту функцию сняли несколько лет назад.
В Канаде и ряде других стран пчеловоды зарабатывают даже не на мёде — растениеводы платят им за размещение пасеки рядом со своими плантациями. Больше пчёл — лучше опыление и выше урожай.
«У нас такое замечено лишь в Краснодарском крае и на Алтае: платят по 1,5—3 тыс. рублей за пчелосемью», — рассказывает профессор Алексей Николенко, заведующий лабораторией биохимии адаптивности насекомых Института биохимии и генетики Уфимского научного центра РАН. Иные же рассчитывают на лесных пчёл и других насекомых или просто высаживают самоопыляемые гибриды.
«Когда иду договариваться с фермером, чтобы привезти пасеку на его землю, сразу несу трёхлитровую банку мёда, — отмечает Амир Марданов. — Ну да, получается, ещё и плачу. Единственное, можно рассчитывать, что за ульями присмотрят».
С весны до осени кочевые пасеки могут перемещать несколько раз © Алексей Боярский / RT
Но если ничего не изменится, то очень скоро и у нас будет «как в Канаде». И это отнюдь не здорово.
«Европа и Америка уже всё это прошли, — рассказывает Владимир Кузнецов, директор Национального парка Башкирии. — Рапс, горчицу невозможно вырастить без большого количества химикатов. Современные препараты не просто травят уже имеющихся на поле, но приманивают к себе насекомых с окружающих территорий. Хотят потравить, например, капустную моль. Но пчёлы, другие опылители тоже летят туда и гибнут. Летят даже те, которые раньше это растение бы проигнорировали. На пчёл эта химия действует завораживающе, как сахарный сироп. Убивая насекомых-опылителей, мы теряем биоразнообразие — пропадает ряд растений на территории, из-за этого исчезает и ряд насекомых, животных. В Европе из-за массового применения гербицидов проблемы с насекомыми. Например, в Польше сегодня программа по возвращению пчёл в леса — опылять некому. И сейчас Европа свои плантации рапса снижает — скидывает его производство нам, как стране третьего мира».
Коневод на пчеловодстве
«Почему Башкирия, башкирский мёд? — объясняет предприниматель Сергей Мулюков. — Так исторически сложилось. Кто-то в советском Госплане решил, что главным поставщиком мёда стране станет Башкирия. Его фасовали в жестяные банки, как консервы. И писали «башкирский мёд». Это был бренд, как чёрная икра или армянский коньяк. Если нужно было решить какой-то вопрос в Москве, брали с собой эти банки на подношения».
Мулюков ведёт в фасовочный цех и демонстрирует металлическую банку — здесь начали возрождать легендарную тару.
Башкирию выбрали, конечно, неслучайно. По одной из этимологических версий, башкир (башкорт) означает «повелитель пчёл» («баш» — голова, «корт» — пчела). Исторические предпосылки налицо. И они вполне объяснимы — на территории республики сегодня 60% всех липовых лесов страны. Именно липовый мёд больше всего любят в России. Да и лесной мёд явно полезнее, чем собранный с агрокультур на обрабатываемых химией полях.
Мёд может называться липовым, только если липы в нём более 30% © Алексей Боярский / RT
Когда-то здесь были и крупные пасеки от 1000 ульев при совхозах, и просто специализированные пчелосовхозы. Сегодня же более 90% пчелосемей — за частниками, держащими по 20—100 ульев (это оценка башкирского Минсельхоза).
И мёд в фабричных баночках на полках супермаркета, если только он не китайский, скуплен вот у таких пчеловодов.
Хозяйство из 200 пчелосемей считается «профессиональным». Содержание более 800 ульев — уже промышленное пчеловодство. Но «промышленников» в республике теперь можно посчитать по пальцам одной руки. Отношение государства к пчеловодству как части сельского хозяйства ярко характеризует простой факт — даже в Минсельхозе «медовой» Башкирии нет отдельного специалиста, отвечающего за пасеки. Пчеловодство поручили сотруднику, контролирующему коневодство.
Хобби в масштабах отрасли
Забавно, но наблюдение Винни-Пуха о том, что мёд — это «очень странный предмет», весьма точное. Непонятно, то ли он есть, то ли его нет. Вроде бы мы его покупаем в магазинах, едим. Выбираем по вкусу, спорим о том, какой считать настоящим и правильным. Но для государства этого сектора сельского хозяйства как будто не существует.
На трассах мёд покупают лишь туристы и дальнобойщики — местные берут только у знакомых пчеловодов © Алексей Боярский / RT
Львиная доля ульев вообще не зарегистрирована — оценка общей численности сделана с учётом того, что владельцы при оформлении паспорта пасеки занижают её масштабы в среднем в три-пять раз. Даже налоги почти никто из этих пасечников, за которыми 90% рынка, не платит — продают мёд из рук в руки. Да и объёмы торговли смехотворны. Сегодня в России потребление мёда на душу населения — меньше 0,5 кг. Притом что, например, в Японии и Германии — несколько килограммов.
«Наша задача — перейти от хобби к бизнесу, — считает Амир Ишемгулов из Башкирского научно-исследовательского центра по пчеловодству и апитерапии. — Сегодня в России собирают всего-то 70 тыс. тонн мёда. А медовый потенциал растений только Башкирии — 175 тыс. тонн товарного продукта».
Пчеловодство в России сегодня возрождается — и в качестве хобби, и как бизнес. Дело хорошее и выгодное. Замещение сахара мёдом в рационе граждан — на пользу здоровью. Но есть ещё и экспорт. Россия имеет все шансы стать крупнейшим продавцом мёда. Леса, поля у нас есть. А всё остальное — дело техники и инвестиций.
«В Канаде есть пасеки на 20 тыс. ульев, которые обслуживает семья из трёх человек, — рассказывает пчеловод Сергей Мулюков. — Там ульи из лёгких материалов, специальные погрузчики, автокары, линии откачки и т. д.».
Такой завод по производству мёда по текущим затратам дешевле, чем свиноводческий комбинат или птицефабрика: минимум электричества, а если рядом поля и леса, то и корма бесплатные. Да и мелкие домашние пасеки тоже не будут лишними. Учитывая невысокую стоимость стартовых вложений и минимум рисков неурожая, именно на пчеловодство охотнее всего дают гранты по региональным программам ликвидации безработицы и развития малого бизнеса.
Гастарбайтеры с хоботками
Но чтобы поднять отрасль, необходимо решить не только вопрос координации фермеров и пчеловодов, но ещё кучу, казалось бы, мелких, но важных проблем. Например, точно так же, как дешёвый труд неквалифицированных азиатских гастарбайтеров существенно снижает качество услуг, так и российскому пчеловодству угрожают узбекские пчёлы. Весной их завозят фурами. И продают пчелосемьи в коробочках (пчелопакет) прямо с борта. Без ветеринарных и прочих документов. Но дело даже не в том, что эта контрабанда может принести заразу. Смешиваясь со среднерусской пчелой, южная постепенно её вытесняет.
«Никакого шовинизма, — объясняет профессор Николенко. — Нормальная рабочая пчела. Трудится чётко, упорно. Но в каждом регионе эффективнее всего работает местная порода. Во-первых, приспособленная к климату. Узбекская плохо переносит нашу зиму. Во-вторых, заточенность под традиционные медоносы. Среднерусская пчела предпочитает липу. И в короткий период цветения липы ни на что другое отвлекаться не будет. А узбекской всё равно. Будет ближе липа — возьмёт с липы. Будет ближе поле подсолнечника (с него получается самый дешёвый мёд. — RT) — полетит на него. Нам необходимо защитить породу. Например, в Австралию, которая сейчас раскрутила свой мёд на мировом рынке, завозить чужих пчёл запрещено».
В лаборатории Института биохимии безошибочно определяют, какие пчёлы и где собирали нектар © Алексей Боярский / RT
Южные пчёлы заметно дешевле среднерусских: 2 тыс. рублей за пакет против 5 тыс. рублей.
При традиционном подходе пчела — как корова-кормилица. Её берегут. На зиму улей убирают в помещение, пчёлам оставляют на питание до весны заметную часть собранного мёда, добавляют сахарный сироп. Но если речь идёт не о хобби, а о бизнесе, промышленном подходе, то тут зачастую удобнее купить весной пчелопакет, дать пчёлам поработать до осени, а потом уничтожить. Весной купить новых. Получается выгоднее, чем кормить зимой.
«Мы в свой район эти узбекские фуры не пускаем, — рассказали в обществе пчеловодов Иглинского района. — Как увидим машину, сразу выходим поговорить, вызываем полицию. У тех никогда документов на товар нормальных нет. Поэтому предпочитают не скандалить и тихо убраться».
Навстречу «Апимондии»
Через два года в Башкирии пройдёт международный конгресс пчеловодов «Апимондия-2021». Это такая «олимпиада мёда». Первый и единственный раз Россия принимала её в 1971 году. То, что в этот раз страна выиграла право провести «Апимондию», можно считать признанием. Российский мёд за границей любят. Но экспорт его — считаные тонны, а содержание антибиотиков в нём превышает требования ЕС и даже Китая. Многие пчеловоды современные лекарства вообще не применяют — дезинфекцию в ульях проводят полынью. Но при коммерческих объёмах такой подход неприемлем. Поэтому крупные производители используют антибиотики.
Учитывая, что отрасли, по сути, не существует, нет и необходимой инфраструктуры. В первую очередь лабораторий, которые могли бы определить содержание антибиотиков и прочие параметры, необходимые для получения европейского сертификата. Например, сейчас, чтобы доказать, что пчёлы погибли из-за отравления химией, их отправляли из Башкирии в лаборатории других регионов. Местные — исключительно ветеринарные, могут найти лишь болезнь. Ещё один нюанс — в отличие, например, от коров или свиней, пчёлы не считаются активом. Ни одна страховая компания в России не возьмётся их застраховать. А банк не выдаст под такое жужжащее обеспечение кредит. Возможно, поэтому крупный бизнес пока и не стремится покупать канадские промышленные пасеки. Но рано или поздно они появятся. Как появились крупные свиноводческие комбинаты. Главное, чтобы при этом не появилась какая-нибудь «чума пчёл» и мелкие пасеки не уничтожили, как некогда свиней в частных подворьях.
Проведение «Апимондии-2021» в России Амир Ишемгулов рассматривает как мировое признание наших пчеловодов © Алексей Боярский / RT
Заглавное фото: © Алексей Боярский / RT
