Есть ли связь между анархистами начала 20-го века и здравствующими ныне? Несомненно. При этом совсем неважно, как они себя называют и какую идею продвигают. Прежде всего это заметно в их желании во что бы то ни стало внешне выделиться из общей массы политических движений. Для этого хороши и чёрные знамёна, и броские лозунги, и необычайно шумные акции на улицах и площадях, и многое другое. Думаю, вы самостоятельно легко найдёте немало аналогий и во время государственного переворота 1991 года, и в захвате власти в 1993 году, и в текущих событиях на Украине. Впрочем, это вполне согласуется со взглядами их «великих» предшественников…
Уже с весны 1917 года в далёкой Сибири, в Томске, местными анархистами во главе с Клюевым и Третьяковым в каждом из пяти полков, имевшихся в городе и состоявших в основном из амнистированных Временным правительством уголовников, были организованы особые анархистские роты. Они совершили немало грабежей и убийств, в результате чего 3 июня в Томске было даже объявлено военное положение. Совет солдатских депутатов организовал специальный Комитет по борьбе с уголовщиной, который разоружил все анархистские роты и арестовал, по различным сведениям, от 1000 до 2300 человек. Более 50 человек в ходе этой операции было убито и ранено.
Там же, в Сибири, в находившемся под сильным влиянием анархистов Черемховском шахтёрском районе среди местного населения был велик процент бывших уголовников. Созданные здесь под руководством анархистов с осени 1917 года красноармейские отряды, в которые записались тысячи шахтёров, мягко говоря, не отличались достаточной дисциплинированностью и порядком. Впоследствии на III съезд Советов Восточной Сибири в январе 1918 года от этого района было послано 7 делегатов, и все они зарегистрировались как анархо-синдикалисты.
Это же явление весной 1918 года не обошло и Москву, ставшую столицей после переезда туда Советского правительства во главе с В.И.Лениным. Анархистские отряды за короткое время пополнялись различными тёмными личностями, многие из которых после проверки оказывались матёрыми уголовниками. В какой-то момент отряды анархистов заняли 26 особняков в центре Москвы, но вскоре были разоружены войсками Красной армии, после чего преступность в городе снизилась на 80%.
В марте 1918 года Совет Московской федерации анархистских групп принял решение: «Было высказано о нежелательности грубых форм борьбы с контрреволюцией и о желательности проводить обыски и аресты, главным образом с целью обезоруживания противника». Кто же откажется от того, чтобы фактически уйти в сторону от реальной борьбы на фронте, заменив её относительно безопасными обысками и арестами? Глядишь, и самому что-нибудь перепадёт в виде «вещественного доказательства».
Колоритный и совершенно уникальный эпизод, связанный с сотрудничеством анархистов, уголовников и Красной Армии, произошёл в прекрасном городе Одесса летом 1919 года. С началом гражданской войны город оказался во власти разнообразных уголовных банд. Почти все они действовали от имени весьма популярных в Одессе местных анархистов. Не проходило и дня, чтобы в каком-либо районе города не совершались грабежи и убийства. Видя всё это, анархисты заволновались и вскоре распространили обращение к ворам и налётчикам. Естественно, никакие воззвания не помогли. Налёты и грабежи продолжались.
И вдруг в городе стало более-менее тихо и спокойно. А произошло следующее. Известный одесский вор-рецидивист Мишка Япончик обратился к одесскому чекисту Ф.Фомину с просьбой организовать отряд, который под его командованием вступил бы в Красную Армию и сражался против деникинских войск. Предложение это было на первый взгляд фантастическое, но только не для тех, кто знал, что в то время представляли собой одесские блатные и их атаман. Вот что писал позже в своих «Записках чекиста» Фомин: «В распоряжении Мишки Япончика было по меньшей мере несколько тысяч человек. Он имел личную охрану. Появлялся где и когда вздумается. Везде его боялись и потому оказывали почести прямо-таки королевские. Его и называли “королём” одесских воров и грабителей».
К Фомину Мишка явился со своим адъютантом. «Через несколько минут у меня в кабинете в сопровождении чекиста Доброго появляются два человека. Оба среднего роста, одеты одинаково, в хороших костюмах. Впереди скуластый, с узким, японским разрезом глаз молодой мужчина. На вид ему лет 26-28». Дав обещание, что одесские налётчики перестанут заниматься грабежами ввиду вступления частей Красной Армии, Мишка Япончик заявил следующее: «Я пришёл не каяться. У меня есть предложение. Я хотел бы, чтобы мои ребята под моим командованием вступили в ряды Красной Армии. Мы хотим честно бороться за Советскую власть. Не могли бы вы дать мне мандат на формирование отряда Красной Армии? Люди у меня есть, оружие тоже, в деньгах я не нуждаюсь».
Ф.Фомин доложил о столь необычной просьбе командующему 3-й Украинской армией Н.Худякову, который некоторое время обсуждал просьбу Мишки Япончика вместе с членами Реввоенсовета армии Яном Гамарником, Н.Голубенко и А.Датько-Фельдманом, последний из которых являлся известным одесским анархистом и тесно сотрудничал с большевиками. Трудно сейчас с точностью сказать, чем руководствовалось командование 3-й Украинской армии, когда в результате постановило «разрешить Винницкому (такова была настоящая фамилия Мишки Япончика – Ред.) сформировать отряд, а политотделу армии прикрепить к отряду командиров и членов партии для идейно-воспитательной работы». Вероятнее всего, как раз здесь и проявилась вера анархистов и коммунистов в то, что если преступники хотят окончательно порвать со своим прошлым, то могут исправиться, сражаясь за интересы своего народа. Возможно, А.Датько-Фельдману, назначенному военным комиссаром отряда, и стоявшей за ним Федерации анархистов Одессы показалось, что бандиты, громилы и налётчики после опубликованного обращения к ним одумались и как один искренне захотели сражаться против войск интервентов и белогвардейцев. Более вероятно, что здесь был чей-то расчёт, поскольку от подобной публики ещё можно ожидать сентиментальности и покаяния на словах, но уж никак не на деле.
Одесса, 1918 г.
Как бы то ни было, вскоре отряд насчитывал уже более 2000 человек. Легко догадаться, что серьёзно заниматься военной подготовкой ни сам Мишка Япончик, ни его дружки не собирались. Командиру больше нравилось с утра до вечера маршировать по центру Одессы во главе своего оригинального «войска» и хвастаться обретённой законностью. Однако вскоре на фронте осложнилось положение, срочно требовалось подкрепление, и командование решило отправить отряд в действующую армию. Личному составу отряда было разрешено провести прощальный «семейный вечер» в помещении консерватории. Как вспоминал Фомин, «некоторые наши командиры заинтересовались этим банкетом и пошли посмотреть. Среди гостей было много женщин из тех, кто раньше помогал своим дружкам прятать и сбывать краденые вещи и ценности. Разодеты они были в шёлковые платья ярких цветов. На многих сверкали драгоценности. На сцене и в зале стояли длинные столы. Всё было сделано на широкую ногу, с шиком, с явным желанием поразить, блеснуть. Обилие вина, закусок, фруктов. Мишка Япончик восседал в середине, на самом почётном месте. “Семейный вечер” длился до утра».
После столь шикарного бала отряд трижды собирался грузиться в эшелон для отъезда на фронт, и каждый раз бравые вояки-уголовники разбегались. В конце концов Мишке Япончику удалось погрузить в эшелон около тысячи человек и привезти их под Винницу, где полк (именно так стала называться столь своеобразная воинская единица) прибыл в распоряжение командира 45-й стрелковой дивизии Ионы Якира. По свидетельству начальника политотдела дивизии, полк внешне производил отличное впечатление. «Одних пулемётов было… сорок с лишним штук. Политическая часть также производила выгодное впечатление: большая библиотека, основная и передвижная, граммофоны с агитационными пластинками – всё новенькое, чистенькое». Комиссар – анархист А.Датько-Фельдман заверял, что он вполне ручается за боеспособность своей воинской единицы, хотя и слегка сомневается в его политическом поведении. Справедливости ради надо сказать, что у командования дивизии сразу зародились серьёзные сомнения в отношении боеспособности и управляемости оригинального одесского полка, и даже возникла мысль о его разоружении, пока не поздно. Однако дальше подозрений дело не пошло.
Как часто бывало во время гражданской войны, перед отправлением полка на позиции было организовано что-то типа военного парада. «Зрелище было довольно любопытное. В ответ на мои приветствия последовала речь Япончика примерно такого содержания: мы, мол, были воры и налётчики, но то при старом режиме, а при Советах мы станем передовыми борцами за права рабочих и крестьян, и так далее и тому подобное в том же роде. Все дружно кричали «ура». Торжество, правда, было слега омрачено донесением начальника политотдела дивизии о недавнем налёте молодчиков из полка Япончика на жителей Бирзулы». Стоит добавить воспоминания ещё одного из очевидцев парада: «Это было уморительное зрелище. Синие, голубые и красные галифе, лакированные сапоги и модные туфли, офицерские кители и гражданские пиджаки, сюртуки, фуражки, кепки, папахи… Люди увешаны патронташами, пулемётными лентами, за поясами торчат кинжалы, на портупеях болтаются шашки, ниже колен свисают револьверы».
Полк Япончика всё-таки выступил на фронт и даже, используя ручные гранаты (тогда они назывались бомбами, а тяжёлые винтовки бандиты побросали почти сразу), совершил удачную атаку. Однако с наступлением ночи горячие головы сообразили, что погибать за идею всеобщего равенства и освобождения простого народа как-то не хочется, и, забрав всё своё имущество, одесское уголовное воинство побежало с фронта. На станции Вознесенск Мишка Япончик был задержан, вёл себя вызывающе, стал «качать права», и комендант станции по закону военного времени застрелил его из револьвера. Вскоре Одесса была захвачена деникинскими войсками. Дружки Япончика, желая отомстить за своего главаря, стали охотиться на руководителей большевистского подполья Одессы. Денининской контрразведкой были убиты несколько известных большевиков-подпольщиков, которых выдали блатные. Уголовниками был убит и бывший член Одесского губревкома и губисполкома А.Датько-Фельдман.
Да, недалеко в прямом и переносном смысле ушли современные «майдановцы» от своих одесских предшественников…
О внешнем виде и поведении анархистов красноречиво говорят нам воспоминания и других очевидцев событий гражданской войны. Вот как выглядел на трибуне в Кронштадте в июне 1917 года анархист Аснин, о котором написал в своих воспоминаниях член Кронштадтского и Петроградского Советов И.Флеровский: «Аснин на трибуне был чрезвычайно живописен. Чёрный длинный плащ, мягкая широкополая шляпа, чёрная рубашка взабой, высокие охотничьи сапоги, пара револьверов за поясом, в руке наотмашь винтовка, на которую Аснин опирался. Не помню лица, только чёрная клином борода врезалась в память. “Карбонарий”, “заговорщик”… Даже масса затихла, увидев столь импозантную и редкостную фигуру».
А вот как выглядели анархисты весной 1918 года в Ростове-на-Дону: «В эти дни горячка организации органов власти и в то же время появление анархистов. Маруся… “Испанцы” в длинных волосьях и в чёрных пелеринах. Из-за поясов торчат дула больших кольтов, в карманах, рукоятками кверху, бомбы.
К этим налётным друзьям присоединились некоторые братишки в клёшах с золотыми дамскими браслетами на руках, сжимавших чудодейственную “бутылочку”.
– Братишки, сторонись!
Клёш в цилиндре тащит за собой пулемёт “максим” и устанавливает на углу Таганрогского.
– Наша взяла!
– Оцепили?
– Готово!
– Та-та-та-та…
– По Донскому областному исполкому!
– Готово!
– Крой их, …!»
В годы гражданской войны отряды вроде «Боевой дружины» М.Г.Никифоровой оставили о себе недобрую память во многих районах страны. «По улице с бешеной скоростью мчится экипаж. Небрежно развалясь, сидит в нём молодая брюнетка в залихватски одетой набекрень кубанке. Рядом, повиснув на подножке, плечистый парень в красных гусарских рейтузах. Брюнетка и её телохранитель увешаны оружием. Чего только здесь нет! Сабли, маузер в деревянной кобуре, ручные гранаты». О них ходили легенды, без преувеличения. Газета «Анархия» писала о «Марусе»: «Слава о её отряде гремела по всему фронту, и слава худая… Без сомнения, Маруся иногда совершала нечто не анархическое, но это объяснялось отчасти и тем, что найти черту, где дисциплина не была бы в ущерб свободе, было очень трудно и… невозможно даже».
Почти все анархисты взяли на вооружение лишь те лозунги их идеологов, которые были им выгодны. Например, многие из нас слышали тезис П.А.Кропоткина, считающегося теоретиком анархистского движения: «Пусть каждый берёт сколько угодно всего, что имеется в изобилии, и получает ограниченное количество всего того, что приходится считать и делить». В отряде известного в годы гражданской войны матроса-анархиста со звучной фамилией Порубаев с этим лозунгом обстояло так: «Никакой официальной дисциплины в отряде установлено не было. Из обмундирования каждый брал столько, сколько ему заблагорассудится, и обмундировывался, как ему нравится. Кроме того, каждый партизан получал в сутки по 20-рублёвой керенке в виде жалованья… Суточные умудрялись получать 2-3 раза». Один из анархистов, делясь воспоминаниями о своём командире, с восторгом рассказывал, что «лучшего начальника, чем Порубаев, никто в отряде и не желает. Лучше даже трудно придумать: ни с кого ничего не требует. Настоящий анархический начальник».
Любая революция – это хаос, в первую очередь в головах людей. Надеюсь, мы с вами хорошо понимаем, к чему он рано или поздно приводит в масштабе страны.
Пётр Веклич
Использованы материалы: Владимир Ермаков, «Столица», № 12, 1992 г.
